Юлия Туманова - Море волнуется — раз
— Девушка, что вы орете? Вы скажите толком! Ах, Таня… Очень приятно. Тогда почему вы звоните мне, а не Семену? Ах, он трубку не берет. И что же вы хотите?..
Произошло какое-то движение, Семен — наверное, тот самый, что держал ее, — принялся вполголоса, но очень убедительно материться и даже попытался выразить возмущение руками. Лада тотчас воспользовалась этим и пнула наугад освобожденной коленкой. Семен чертыхнулся громче, перехватил ее, тяжело сопя в ухо, и придавил сверху.
— Кретин! — завопили с водительского сиденья, и она обрадованно взвизгнула, решив, что второй головорез почему-то встал на ее сторону.
Но у того были другие причины вопить на своего клона.
— Ты зачем дал ей мой сотовый, а? Сам со своими бабами разбирайся!
— Да я на всякий случай, — стал оправдываться тот, что назывался Семеном.
— Случай, твою мать, уже представился. Ты посмотри назад-то!
— Ой, е!
— Вот то-то и оно! Тормозить, что ли?
— Тормозите, тормозите, — пробурчала Ладка без особой, впрочем, надежды.
— Извините, но вас никто не спрашивает. Так что делать, Семен Андреевич? Дура твоя из ревности нам сейчас все планы порушит!
— Она не дура! — пылко возразил Семен Андреевич, хотя поведение Татьяны явно свидетельствовало об обратном. Это ее машина ехала следом за ними, причем так близко, что Сенька мог разглядеть в глазах Татьяны знакомые гневные огни.
Дело труба.
Каким-то образом она их заметила, и теперь жаждала, вероятно, услышать объяснения, почему среди дня оба директора по маркетингу катаются на машине. Причем едут по направлению к пирсу — больше эта дорога никуда не могла привести. Стало быть, они направляются развлекаться на бережку, кутить с девчонками на яхте и…
Семен точно знал, что она рассуждала именно так, а не иначе.
Объясняться, конечно, придется. Но что бы такое придумать, а?
Он не успел придумать ничего, брат яростно выкрутил баранку, скрипнул тормозами и, перегнувшись через сиденье, рявкнул:
— Давай бегом!
* * *К тридцати годам Татьяна Кошкарева твердо знала, что доверять нельзя никому. Особенно мужчинам. Особенно, если они хороши собой, самоуверенны и привыкли к женскому вниманию.
Таких следует держать в ежовых рукавицах, это же очевидно.
Она и старалась.
Но уследить за Семеном было непросто. То он на мопеде гоняет, то волну ловит, то местной шантрапе мозги прочищает, то с бабами по кабакам бумаги деловые подписывает, а заодно коленки щупает!
Ну было бы двадцать ему, она б поняла. Так нет, человек вполне созрел для семейной, взрослой жизни, просто сам этого не осознает. Значит, надо объяснить.
С такими вот мыслями она ехала по городу. И вдруг увидела припаркованную Сенькину машину, причем за рулем сидел не Семен, а его братец — такой же балбес.
Любящее сердце умело их различать.
Она решила припарковаться рядом, но свободного места не было. А пока она его высматривала, ее ненаглядный появился собственной персоной — вышел из какого-то неказистого офиса.
Моментально заподозрив очередную пакость, Татьяна решила затаиться.
Между тем братья поменялись местами. Семен уселся за руль, а Степка куда-то отправился.
Через пять минут она окончательно убедилась в том, что Семен неисправим. Девиц он клеил направо-налево, даже не выходя из машины.
А одна из них — худенькая, ничего интересного, — привлекла его настолько, что он даже выскочил из машины и стал откровенно приставать к этой мелкой, серой крыске.
От негодования Таня закусила губу. Это что же творится-то? Чтобы от такой женщины, как она — самостоятельной, влиятельной, интересной, черт побери, во всех отношениях, — переметнуться на какую-то шушеру?! На малолетку в затрапезном сарафанчике?! С бледными острыми коленками?!
В негодовании Татьяна вылезла из машины, собираясь шваркнуть эту малолетку носом об асфальт! А потом она займется Семеном!..
Но прежде чем она успела перейти дорогу, произошло нечто странное. Появился Степан, девица бросилась наутек, братья метнулись один — за ней, второй — к машине. Минута, и они запихнули вырывавшуюся малолетку внутрь автомобиля, уселись сами и тронулись с места.
Вот до чего дело дошло! Они уже взялись насиловать школьниц! Мало им ровесниц, добровольно раскрывающих объятия!
Татьяна прыгнула обратно в машину и дрожащей рукой повернула ключ в замке зажигания.
Она ему сейчас покажет! Она ему устроит веселую жизнь!
Вот они, голубчики! Едут себе и в ус не дуют. А куда едут? К пирсу? Значит, девочку на яхту и — в открытое море развратничать.
Вот ведь подлость человеческая! Разве ж могла она подумать, что Сенька — да, непутевый, да, безалаберный! но добрый и ласковый парень! — способен на такое! Да еще среди бела дня!..
Таня громко выругалась и решительно достала мобильный. Сейчас, сейчас. Будет вам и белка, будет и свисток…
* * *Семен опасливо держался от нее на приличном расстоянии.
— Ты че, Тань? Ты че такая злая? Че случилось?
— Ах ты, хрен моржовый! Он еще спрашивает!
— Да ты не кричи, Тань, люди кругом. Ну че ты? Классно же получилось, а? Случайная, так сказать, встреча. А ты по магазинам ездила? А мы вот… ээ… за договором приезжали. Да, за договором.
— Да что ты говоришь? — покачала она головой и не выдержала, треснула его сумочкой в бок.
Это у нее хорошо получилось — Семен охнул и отпрыгнул. Она снова размахнулась. Увлекшись, стала дубасить без остановки.
Она наступала, Семен отпрыгивал все дальше, прохожие смеялись, а некоторые одобрительно свистели.
— Тань, да ты совсем, что ли?! Успокойся! Давай дома поговорим! Тань, я тебя умоляю, хватит! Я на работу опоздаю!
— На работу? Вон твоя работа сидит!
Она махнула сумочкой в сторону машины. На заднем сиденье кто-то кувыркался. Увидев это, Татьяна в сердцах плюнула:
— Ну, вы даете! Братец твой, что, до постели не мог дотерпеть?! Ты, Сеня, совсем рехнулся, заодно с ним!
— Что ты мелешь? Ты все не так поняла…
— Конечно! Где уж мне, за печкой сидя?
— Таня! Хватит! Я тебе потом все объясню, нам ехать надо!
От возмущения она не сразу придумала, что делать дальше. И для порядка ударила его еще пару раз.
— Нет, я не понимаю, — пятился Семен, — вроде взрослая женщина, а ведешь себя…
— А ты как себя ведешь? — зарыдала она. — В глаза мне заявляешь, что тебе надо ехать трахаться!
— Татьяна!
— Ненавижу тебя! Бабник паршивый, кобель ненасытный! На вас вообще в суд можно подать, понял?
— Милая моя, да ты бредишь! Угомонись, лапочка, крошечка, солнышко мое! — Он осторожно придвинулся и, схватив ее за плечи, ткнул носом себе в грудь и быстро погладил по волосам. — Все хорошо, я тебя люблю, слышишь? Ты самая лучшая, мне никто больше не нужен, ты слышишь?
