Элизабет Адлер - Наследницы
– У меня для тебя подарок, – сказала Роузи, копаясь в груде новых платьев. – Ты знаешь, я хотела купить себе норковый палантин, как тот, что носят звезды, но потом решила отложить покупку до поездки в Хьюстон. – Она нашла коробку, которую искала, и протянула ее Ханичайл. – Вот. Теперь больше никогда не смей говорить, что твоя мать не думает о тебе.
Ханичайл вынула из коробки платье. Ярко-голубой шифон, с низким V-образным вырезом и короткой юбкой, отделанной по подолу оборками. Оно было кричащим и подходило девушке на десять лет старше Ханичайл.
– Ну? – нетерпеливо спросила Роузи. – Разве оно тебе не нравится? Я подумала, что оно подойдет под цвет твоих глаз.
– Спасибо, Роузи, – поблагодарила Ханичайл, удивленная, что Роузи вспомнила, каким был цвет ее глаз. – Оно красивое, но я не хожу в те места, куда его можно надеть.
– Кстати, ты можешь надеть его сегодня. На мою вечеринку. Я думаю, что тебе пора уже выходить в свет. – Роузи рассмеялась. – Назовем это твоим дебютом. Скоро ты станешь нефтяной наследницей.
– Спасибо, не надо. – Ханичайл положила платье обратно в коробку.
Роузи с раздражением посмотрела на свою бледнокожую долговязую дочь.
– Тебе уже пора выходить в свет, встречаться с людьми. Скоро ты станешь богатой девушкой, Ханичайл. Я введу тебя в общество. В настоящее, а не такое, какое будет сегодня. Мы тебя немного подкрасим, и ты будешь выглядеть великолепно. Кто знает, может, ты станешь настоящей красавицей.
Глядя на дочь, Роузи рассмеялась до слез. Затем, закурив, она сказала:
– А завтра мы переезжаем отсюда. Я сняла квартиру на Гранд-авеню, лучшей улице города.
Она сняла платье через ноги и, переступив через него, добавила:
– Только одно условие: там нельзя держать животных. Тебе придется расстаться с Фишером.
Ханичайл прижала к себе собачонку. Та завиляла хвостом и лизнула девочку в лицо, решив, что с ней играют.
– Как ты только можешь говорить такое! – возмутилась Ханичайл. – Ты, должно быть, выжила из ума.
– Я не виновата. Таковы правила, вот и все.
– Это не мои правила, и я не собираюсь жить там, где нельзя держать Фишера. Лучше я останусь здесь.
– Тогда тебе придется самой себя содержать, глупая девчонка, – фыркнула Роузи, начиная злиться. – Я стараюсь сделать для нее как можно лучше, и вот тебе благодарность.
Роузи ушла в свою комнату, и спустя минуту Ханичайл услышала, как она напевает модную мелодию своим сексуальным, хриплым от сигарет голосом, готовясь к вечеринке. Роузи ничто долго не беспокоило. Особенно когда у нее были деньги, которые она могла тратить.
Ханичайл вывела Фишера на прогулку и не возвращалась до тех пор, пока мать не ушла.
Она осторожно открыла дверь и вошла. Пахло парижскими духами, турецким табаком и сладким ароматом виски. Ханичайл заглянула в комнату Роузи: на кровати валялись новые платья и белье, то же самое и на полу вместе с оберточной бумагой. На туалетном столике в беспорядке лежали бусы, тюбики с помадой, румяна, пудра, пуховка и пилка для ногтей.
Ханичайл стало совестно, что она как следует не поблагодарила мать за платье, ведь она старалась угодить ей. Надо будет извиниться перед ней, когда та вернется домой. Но чувство вины перед матерью не покидало Ханичайл, и она решила пойти в салун, найти там мать и поблагодарить ее за подарок.
Из открытых дверей салуна «Серебряный доллар» доносились громкая музыка и смех. Держа Фишера за поводок, Ханичайл нерешительно топталась на улице.
Наконец, толкнув вращающуюся дверь, она вошла в холл, и как раз в этот момент заиграла другая музыка. Мелодия была ей знакома.
– Они играют мою музыку, – услышала она голос Роузи и, подойдя ближе, увидела, как несколько мужчин поднимают мать на стойку бара.
Роузи стояла там, уперев руки в бока и широко улыбаясь. Новое алое платье обтягивало ее тело, подчеркивая все формы. Ее груди, белые, как крыло голубки, выпирали из платья, и Ханичайл вдруг увидела, что мать задирает выше и без того короткую юбку, непристойно повиливая бедрами.
– Ну, парни, кто все еще остается самой сексуальной стриптизершей? – закричала она.
– Ты, Роузи, – хором ответили мужчины.
Они смеялись и аплодировали, а она расхаживала по стойке в такт музыке, принимая одну за другой вызывающие позы и дразняще улыбаясь.
Ханичайл бежала по улице, таща за собой Фишера и не давая ему возможности справить свои собачьи дела.
– Как ты могла, Роузи, – говорила она сквозь стиснутые зубы. – Как ты могла делать такое? Как ты могла, как ты могла?
На следующий день рано утром Ханичайл села на автобус и поехала в офис мистера Андерсена. Она напомнила ему, что ранчо Маунтджой принадлежит ей, и попросила выплатить некоторую сумму из тех денег, что нефтяная компания заплатила за разрешение проводить на ранчо работы.
Адвокат сказал, что не видит причин для отказа. Они вместе отправились в банк «Техас» и сняли со счета пятьсот долларов. Распрощавшись с мистером Андерсеном, Ханичайл села на автобус до Китсвилля. От города они с Фишером прошли десять километров пешком до ранчо Маунтджой. Там она отправила Тома за Элизой и написала Роузи, что она вернулась домой. Наконец она была дома.
Через пару месяцев тело Роузи нашли в луже ее собственной крови, в аллее за салуном «Серебряный доллар». А еще через пару недель объявился Джек Делейни, чтобы предъявить свои права на ранчо Маунтджой.
Воспоминания Ханичайл всегда останавливались на этом месте, потому что она не могла думать о том, что произошло дальше. Она прятала эти воспоминания в дальних уголках своей памяти и всегда гнала их прочь, если они вдруг неожиданно накатывали на нее.
Ханичайл никогда не говорила о Роузи и Джеке Делейни, и если бы Эдгар Смолбоун не пришел к ней в тот день и не сказал, что ее разыскивает двоюродный дедушка, она, возможно, так никогда бы и не заговорила о них. Но упоминание имени лорда Маунтджоя оживило ее память.
Что готовит ей лорд Маунтджой? Что значат его слова «она узнает что-то такое, что в ее интересах»? Ей оставалось только надеяться на хорошее, ведь когда-то же ей должно повезти.
Ханичайл думала о том, что бы сказал ее отец обо всем этом, и посмотрела в безоблачное голубое небо.
– Молись за меня, папа, – тихо произнесла она. – И помни, что я по-прежнему люблю тебя.
ЧАСТЬ II
Глава 18
– Шляпная мастерица? – скептически переспросил лорд Маунтджой. – Вы хотите сказать, что она женщина, которая делает шляпы?
Суэйн стоял перед письменным столом его светлости в библиотеке его лондонского дома, куда пришел с докладом о потомках Джорджа Маунтджоя. Дворецкий принял у него плащ и коричневую фетровую шляпу и сейчас стоял, скрестив за спиной руки, слушая, как лорд Маунтджой выражает свое удивление по поводу того, что кто-то из его родственников зарабатывает себе на жизнь изготовлением шляп.
