Эмили Грейсон - Беседка любви
— Что будет лучше дать тебе жить так, как ты хочешь. Не вмешиваться. Ты никогда этого не любил.
— Правильно, никогда, — ответил Мартин.
Но он знал, что отнюдь не вежливость заставляла отца молчать столько лет, а неприязнь, почти ненависть, которую тот испытывал по отношению к сыну. Со стороны этого не было заметно, поскольку окружащие видели всего лишь стареющего, угасающего мужчину в дорогом костюме, но Мартин чувствовал, что гнев до сих пор полыхает в душе отца.
— Ты заглянешь домой? — спросила мать. — Алекс ждет нас в машине за углом.
— А что случилось с Генри? — Мартин вспомнил добродушного шофера, возившего его на «бентли».
— Генри умер несколько лет назад, — ответила Люсинда. — Опухоль мозга. Мы все были очень расстроены.
— Мне так жаль слышать об этом, — глухо сказал Мартин.
Если бы он знал, то обязательно приехал бы на похороны и навестил жену Генри, которая работала экономкой в одном из поместий на Вершине. Генри умер, как и дородная швейцарская кухарка, одержимая сыром, а кроме них еще тетя и два дяди.
— Прости, мама, я не могу поехать с вами, — обратился он к Люсинде. — Мне уже пора на встречу с другом. Но вы можете заглянуть ко мне, когда будете в Лондоне. Я знаю, что вы с папой любите путешествовать.
— Спасибо, Мартин, — улыбнулась она — Вообще-то, мы теперь редко куда выбираемся, но, может быть, приедем к тебе.
Он поцеловал ее на прощание, коротко кивнул отцу — и они разошлись в разные стороны: он направился к беседке, а они продолжили прогулку по парку. Мартин знал, что родители никогда не приедут к нему в Лондон, он также осознавал, что, возможно, видит их последний раз в жизни.
Мартин сидел в беседке и пытался привести мысли в порядок. Вскоре к нему присоединилась Клэр. Теперь у нее была короткая стрижка, и волосы мягкими локонами обрамляли лицо, а руки казались длинными и изящными на фоне ванильной блузки. На шее у нее блестела нитка ярких бусин — подарок ее дочери, Элисон, как сказала Клэр.
— Ты пахнешь точно, как раньше, — сказал Мартин, утыкаясь носом ей в шею.
Клэр отстранилась и улыбнулась. На другом конце лужайки стоял какой-то мужчина и без стеснения наблюдал за ними. На Мартина и Клэр, пару, которая встречалась в беседке каждый год, часто кто-нибудь смотрел, но им никогда не мешали. Дети Клэр ничего не знали о Мартине.
— Ты знаешь, как трудно найти это цитрусовое мыло? — улыбнулась Клэр. — Мне пришлось все магазины обойти. Его перестали завозить в аптеку Спичера, так что теперь за таким мылом надо ездить в Олбани. Но я знаю, как тебе нравится этот запах.
— Очень, — сказал Мартин. — Спасибо, что съездила за ним в Олбани.
Сев рядом с Мартином на скамейку, Клэр начала рассказывать о том, что произошло в ее жизни за последний год. Кое о чем он уже знал из писем Тихони, но делал вид, что слышит об этом в первый раз.
— У тебя остается время на скульптуру? — спросил Мартин, когда она замолчала.
— Иногда, — уклончиво ответила Клэр.
Она всегда старалась уходить от ответа, когда Мартин спрашивал ее о занятиях скульптурой. Наверное, напоминание о таланте, который она так и не смогла развить, смущало ее. Мартин боялся, что она совсем забросила искусство и не хотела в этом признаться. Впрочем, он не настаивал.
— Как дела в «Беседке»? — поинтересовалась Клэр. — Я имею в виду ту, где подают еду.
Он было принялся рассказывать о ресторане и о том, что скоро выйдет его книга, но не выдержал. Это был ничего не значащий светский разговор. Он видел Клэр так редко и проводил с ней так мало времени, что сама мысль о том, чтобы тратить драгоценные минуты на пустые слова, казалась ему невыносимой.
— Клэр, — внезапно сказал Мартин, — давай не будем разговаривать друг с другом, словно два незнакомца, купивших билеты на соседние места в поезде. Пожалуйста, — добавил он.
— Хорошо, — кивнула Клэр.
Он внимательно посмотрел на нее, потом сказал:
— Ты помнишь, как мы первый раз поехали в «Сторожку»?
Она улыбнулась смущенно и вместе с тем иронично:
— В тот день ты запятнал мою честь.
— Даже сейчас твоя честь не запятнана. Я вообще не знаю, что означает это слово, — покачал он головой.
Клэр посмотрела на дощатый пол беседки, словно пытаясь отыскать нужные слова.
— Тот день… он изменил мою жизнь, — наконец сказала она.
Несмотря на то, что, в конце концов, она вернулась в свой родной город, вышла замуж за одного из местных парней и занялась семейным бизнесом, и ее жизнь, в сущности, была тихой, спокойной и вполне предсказуемой, как жизнь многих знакомых ей людей, Клэр по-прежнему чувствовала, как сильно изменил ее тот день. Не может быть, чтобы все это было напрасно. Иногда Мартин боялся, что она именно так и думает, что их короткая совместная жизнь была абсолютно бессмысленной.
— То есть ты не жалеешь? — осторожно спросил он. — Не жалеешь о том, что произошло в тот день и потом?
— Мартин, — удивленно посмотрела на него Клэр, — не могу поверить, что ты мог такое подумать.
— Как же я рад это слышать, — сказал он и держал ее руки в своих до тех пор, пока она не засобиралась домой.
В 1975 году старшего ребенка Клэр, ее дочь Элисон Мартину Класкер, которая была чемпионкой по бегу в лонгвудской старшей школе и обладала потрясающими способностями к живописи, приняли в качестве стипендиата в нью-йоркскую школу искусств. Клэр, сама не имевшая возможности изучать искусство, никак не могла прийти в себя от счастья. Каждый раз, когда она видела Элисон у мольберта — специально для этого Клэр расчистила место на захламленном чердаке, — у нее сердце сжималось от радости при мысли о том, какие горизонты открываются перед ее дочерью. К тому времени Элисон уже встречалась с задумчивым парнем по имени Джеф. После занятий в школе он подрабатывал в магазине Бекермана: продавал мягкое мороженое, которое выдавливалось из специального автомата. Клэр старалась не мешать Элисон и Джефу и позволяла им ночи напролет просиживать в семейной машине и заниматься бог знает чем. Но в последнее время Элисон все чаще выглядела несчастной, иногда она без каких-либо видимых причин начинала плакать прямо за обеденным столом, отталкивала свою тарелку и убегала из комнаты.
— Переходный возраст, — спокойно говорил в таких случаях Дэниэл. — Мне ее очень жалко, но ведь они все должны пройти через это? Думаю, что для них это как ритуал посвящения во взрослую жизнь.
— Наверное, — отвечала Клэр, но на сердце у нее было неспокойно.
Однажды вечером, после того как Элисон во второй раз за неделю выбежала из-за стола в слезах, Клэр постучалась в ее комнату и попросила разрешения войти. Сперва ей не ответили, но, в конце концов, дверь распахнулась, и она увидела покрасневшее лицо дочери с мокрыми дорожками на щеках.
