Наталия Рощина - Игра теней
Но у Даши другая ситуация: никто никому не изменял. Они просто еще не притерлись. Кому-то для этого нужны дни, кому-то – годы. Устраивают, черти, очередную проверку! Ирина Леонидовна открыла дверь кухни и прислушалась – тишина. Даша, наверное, уснула. И тут ей пришла в голову мысль самой позвонить Стасу. Они всегда понимали друг друга. Но, сделав пару шагов по направлению к телефону, Ирина Леонидовна остановилась. Она растерялась, не будучи уверенной в том, что теперь, в качестве матери жены, может так открыто вмешиваться в их семейную жизнь. Покачав головой, она вернулась на кухню и снова открыла папку. Нужно было работать. Что ни говори, а свою работу она должна выполнять вовремя. Ей не нужны неприятности на производстве. И без них голова кругом. Вздохнув, Ирина Леонидовна включила калькулятор и, пролистав несколько страниц, принялась что-то подсчитывать.
Даша проснулась в скверном настроении. Она не могла понять: что ее так расстроило с самого утра? Даже с дивана подниматься не хотелось. Кровать мамы уже была убрана – наверняка она встала ни свет ни заря, чтобы успеть привести себя в порядок и приготовить что-то вкусное к завтраку. Аромат то ли блинчиков, то ли оладий витал по квартире. Даша знала, что они у мамы получаются отменными, а сколько бы раз она сама ни пыталась приготовить что-либо подобное, ее попытки заканчивались неудачей. Мамины пышные, легкие, румяные оладьи и не менее аппетитные блинчики оставались ее «ноу-хау».
Даша нехотя поднялась, сложила постель в диван и снова прислушалась к себе. Ничего хорошего – раздраженность, нежелание общаться. Мама вот-вот заглянет в комнату, и нужно будет снова принимать беззаботный вид. Иначе не избежать внимательного озабоченного взгляда и вопросов. Даше никак не удавалось найти ответ на многие, которые она задавала сама себе. Это не сулило ничего хорошего. Она начала думать: отчего же так тошно? Решила, что причин накопилось предостаточно. А главная – с Дубровиным встречаться не было никакого желания. Хотя она и скучала по нему, но его показная стойкость и игра в «кто кого» обижала Дашу.
Маме легко давать советы, она словно забывает, что и у ее дочери есть чувство собственного достоинства. Конечно, традиционно женщина – хранительница домашнего очага и покой в доме во многом зависит от нее. Но Даша уже не была уверена в том, что хочет поддерживать огонь в своем очаге. Она перестала понимать происходящее. Она металась между желанием остаться со Стасом и страхом вернуться к затворнической, бесправной жизни, где ей предопределена роль молчаливой, безропотной супруги. Даша ощущала себя обманутой: столько лет она шаг за шагом шла к тому, чтобы стать женой Дубровина, а теперь стало очевидным, что они что-то безвозвратно потеряли. Даша как будто и нашла ответ на этот вопрос, обвинив во всем себя, но мама всегда говорила, что в семье не бывает виноват кто-то один. Она настаивала на этом, даже приводя в пример ее развод с отцом. Так почти через двадцать лет Даша узнала, что у отца появилась другая женщина, но мама не делала ничего, чтобы удержать его. Напротив, она усугубляла ситуацию, поступая так, как не нужно делать. Она словно поставила себе цель вызвать у него отвращение к ней и не оставить шанса на возвращение.
– Но зачем ты это делала, мама? – удивленно спросила Даша.
– Молодость полна ошибок, которые в то время воспринимаются как нечто бесспорное, абсолютно верное. К тому же, в отличие от тебя, мне некому было подсказать правильное решение.
– Сейчас ты сожалеешь?
– О том, что не было советчиков, или о разводе?
– Ты понимаешь, что я хочу узнать, – угрюмо произнесла Даша.
– Сожалею. Иногда мне кажется, что прошлое преследует меня. От него никуда не деться, как от противной, молчаливой тени, следующей за тобой по пятам. Оно напоминает себе самым неожиданным образом. И в том, что у тебя не ладится с Дубровиным, я тоже обвиняю себя. Цепочка с очередным звеном…
– Мама, ты-то здесь при чем?
Но Ирина Леонидовна подняла вверх указательный палец и закивала головой, не желая договаривать то, что казалось ей очевидным. При этом у нее был такой вид, будто она открыла новый закон. Она любила рассуждать, а Даша при этом с интересом наблюдала, как лицо Ирины Леонидовны постоянно меняется. У нее была удивительная особенность – все мысли непременно отражались на нем, как в зеркале. Ирина Леонидовна не пыталась с этим бороться. Она улыбалась и говорила, что родилась слишком правдивой, открытой для этого сумасшедшего, полного лицедейства века. И в это хмурое для Даши утро она осторожно заглянула в комнату. Увидев, что дочь чем-то недовольна, она постаралась придать своему лицу самое благодушное выражение, тем более что это соответствовало ее внутреннему состоянию. Она ждала перемен от сегодняшнего дня, надеясь, что разговор Даши с Дубровиным расставит все по местам.
– Доброе утро, милая!
– Доброе утро, мам. Правда, мне оно совершенно таким не кажется.
– Свежие оладушки поднимут твой боевой дух? – улыбнулась Ирина Леонидовна.
– Не знаю, – буркнула Даша, собираясь для начала привести себя в порядок.
Она долго чистила зубы и за это время нашла еще одну причину, портившую ей настроение: деньги, случайно оказавшиеся в сумочке, заканчивались – сидеть у мамы на шее было просто свинством, а просить деньги у Стаса – полным бредом. Даша и сама не предполагала, что ее пребывание в отчем доме так затянется. Ситуация начинала выходить из-под контроля. Даже привычная утренняя гимнастика и чашка крепкого утреннего кофе с мамиными оладьями не привели Дашу в привычное расположение духа. Не в ее правилах было ходить по квартире, как гроза, но сегодня Ирина Леонидовна не выдержала:
– Боже мой, рядом с тобой опасно находиться, дорогая! Ты разве что пламя не извергаешь. Я тебя такой уже давненько не видела.
– Ну, вот смотри, – Даша повернулась на триста шестьдесят градусов. – Искры летят?
– Еще как! – усмехнулась Ирина Леонидовна. – Я убегаю, надеюсь, что вечером ты станешь менее огнеопасной! Пока, дорогуша. Удачи!
Оставшись в одиночестве, Даша почувствовала себя неуютно. Это было новое ощущение, которое ей совершенно не понравилось. Мамина квартира всегда ассоциировалась с убежищем, а сейчас отсюда хотелось убежать. Выйти, тихонько закрыть за собой дверь и уйти незаметно для всех, кто может узнать тебя во дворе твоего детства. Даша вдруг снова пустила слезу, расплакалась, громко всхлипывая и резко вытирая глаза, щеки, мокрый нос. Она почувствовала, как ее медленно покидают силы, желание бороться с обстоятельствами. Хотелось вот так сидеть и реветь, не для того, чтобы разжалобить кого-то, а потому, что только на это и способна.
