Татьяна Веденская - Вся правда
– Как это? – вот загадки природы. – А откуда ж я взялась тогда тута?
– Так это он позавчера тебя не нашел. А сегодня нашел. На Сайгоне. Ты там валялась на лавке около входа в кафешку. В полном отрубе.
– Постой, я не поняла. Как это – позавчера. Сегодня что?
– Сегодня вторник.
– А я ж ушла в воскресенье… – оторопела я.
– Именно.
– А где я… – надо ж, странное какое чувство. Как раздвоение личности.
– В том-то и дело, что история это до конца не установила. Скай сказал, что вечером в воскресенье ты активно пыталась броситься под машину. Тебя всей тусовкой ловили.
– Забавно, – помрачнела я.
– Ага. Ухохочешься. Потом ты отключилась и тебя увезли к доктору на вписку. А утром он тебя выпроводил, причем уверяет, что ушла ты сама. То есть ходила своими собственными ногами и даже адекватно отвечала на вопросы.
– Интересно все это. Ничего не помню.
– Тэкс… Что ты делала потом – никто не знает. Как ты появилась на Сайгоне и где шлялась день с ночью – загадка.
– А что ОН?
– Лекс тебя обыскался. Прямо по пятам ходил. Ская нашел только поздно ночью. Пока выяснил адрес Доктора, уже был понедельник. То есть ты уже ушла. Он оббегал весь Питер, пока не наткнулся на твое бездыханное тело на Сайгоне.
– А как же он меня…
– Доставил? – я кивнула.
– А это он правильно отразил. Именно волоком. Так что его недовольство вполне понятно.
– Ну конечно. Его недовольство… – мое возмущение было бы больше, будь у меня силы. – Интересно, зачем он меня выставил? Чтобы потом ловить по всем подворотням? А если бы я не встретила Ская?
– А что?
– Да я бы, пока он меня искал, уже куда-нибудь сбросилась бы. – Надюха вышла за чаем, а я снова уснула. Невероятно, как много может спать человек. Странное чувство охватило меня. Весь кошмар этих дней слился в какую-то кашу и отступил, а на передний план вышло спокойствие оттого, что Лекс рядом. Что бы ни случилось, он не выбросил меня на помойку. Хотя, конечно, его чувства ко мне были весьма спорными. И щека у меня разболелась. Интересно. Уже третий раз он поднимает на меня руку, но, кажется, я совсем не удивлена. Пройдет время и все расположится по своим местам. Одна боль сменит собой другую. Порой спастись можно и с помощью полпачки прокопана. Этот странный недуг, болезненная страсть была со мной снова. А остальное до поры не важно. Пока еще я могла жить.
Глава 6. Тупик.
Шестого июля я родила девочку. Три килограмма пятьсот шестьдесят грамм. Пятьдесят один сантиметр.
– Сейчас к вам подойдет педиатр и расскажет о дочке. Хорошо? – спросила меня добрая вспотевшая акушерка. Я подумала, что даже те сведения, что она выдала, были для меня лишними. Три с лишним кило чего? Полметра кого?
– У вас девочка.
– Кто? – я не понимала, что происходит. Совершенно ничего не понимала. Ужасно хотелось спать и курить. И от героина я бы совсем не отказалась. Но блага цивилизации были мне недоступны. Только больничная койка и кусочек дерева в окне. Как говорится, и на том спасибо, ведь предыдущие двенадцать часов по сравнению с этой койкой и этим деревом были сущим адом. Никогда бы не подумала, что моя так называемая беременность закончится таким мучительным и неизбежным актом. Если б знала – ни за что б не подписалась на это безумие. Да я бы настойки из любого дерьма бы хлебала, только бы избавиться от своей участи. Но, как говорится, что выросло, то выросло. Народные средства не помогли, так же как и мое двухдневное выпадение из реальности ничуть не повлияло на поток жизни. Меня заполонили, окончательно и бесповоротно. Маленькая жизнь поселилась, укоренилась, угнездилась и принялась на правах хозяина курочить мое тело так, как ей было удобно. Тихо, незаметно, исподволь она победила в этой войне. До шестого месяца я не замечала ничего. После неудачной попытки самоаборта я как-то расслабилась и постаралась выкинуть все мысли из головы. Все абсолютно, а не только плохие. Да, от маринованных кабачков меня тошнило, а вот сахар я могла бы есть ложками, если б мне его кто-нибудь дал, к примеру. Но на этом все. И только на шестом месяце неожиданно я не смогла влезть в свои джинсы.
– Мать, а у тебя уже прям живот! – восхитился Лекс.
– Чему ты радуешься? Я же не смогу выйти из дому.
– А я тебе отдам свои штаны, – заржал он. Но веселого было мало. Еще три месяца я только и делала, что понимала, какую ошибку допустила. Штаны малы любые, голова кружится, от винта тошнит. Героин не дают, орут, что рожу урода. Все время хочется есть и курить. За всем этим я как-то не очень отчетливо понимала, что пинки внутри моего «Я» – это новый человек со своим «Я», который скоро и неизбежно выйдет наружу и заявит свои права на меня. Да что там, я совсем не понимала, что ношу человека. Лекс был доволен – мне было этого достаточно. Жить одним днем, не думать о том, что будет завтра – вот мой девиз. Ведь завтра мы все умрем. Разве может иметь значение какой-то там ребенок.
– Три килограмма пятьсот шестьдесят грамм, – сказали они и стали ждать, когда же я, наконец, начну радоваться. И это после всего того, что они со мной сотворили.
– Я очень есть хочу. Можете дать поесть?
– Вам дочку показать?
– Потом, – я отвернулась. Разве хочется кому-нибудь смотреть на удаленный аппендицит. Или на вырванный зуб. Я не понимала разницы. Я спала на матрасе полуподвала Гангутского притона, когда у меня отошли воды. Стало мокро и страшно. Так страшно, что просто захотелось визжать и визжать без остановки. Заспанный Лекс, побледневший и неубедительный. Скорая помощь, долго не желавшая везти меня – безпрописочную – в «приличный» роддом.
– Только инфекционку могу предложить, – бесстрастно рубил мужик в грязно-сером халате.
– Но там же одни бомжихи, – возмущалась Надюха.
– А она кто? – кивал он в мою сторону. Но, в конце концов, паспорт с московской пропиской и, главным образом, мятая десятка смягчили его сердце.
– На проспект Согласия повезем.
– А с ней можно? – спросил Лекс и мне стало совсем плохо. Еще несколько минут – и я останусь одна. Я же не могу без него. Стальные клещи паники сцепили меня. Я запаниковала.
– Пусть он поедет с нами, а то я не поеду.
– И че ты делать будешь? Тут родишь? – заинтересовался медработник.
– Прекрати, я поеду, – оборвал меня муж, натягивая мятую кенгуруху.
Роды. Невозможно описать бурю эмоций, закрутившую меня. Глупо даже пытаться ее описать. Достаточно сказать, что я, как человек, не очень и понимавший, что был беременным, совершенно не поняла, что рожаю. Только боль, грязь, страх и холодная, пахнущая формалином комната.
– Не вставайте. Вам ходить нельзя.
