Диана Гэблдон - Чужестранка. В 2 книгах. Книга 2. Битва за любовь
— Джейми? Что с тобой, милый? Ты болен?
Он поднял на нее глаза, и я увидела, что они полны слез.
— Разве ты нарочно так сделала, Дженни? Ты считала, что я недостаточно мучился из-за всего этого, хоть оно случилось и по моей вине? Ты назвала отродье Рэндолла моим именем, чтобы упрекать меня всю мою жизнь?
Лицо Дженни, от природы бледное, утратило малейшие оттенки цвета.
— Отродье Рэндолла? — тупо повторила она. — Ты имеешь в виду Джона Рэндолла? Капитана красных мундиров?
— Да, капитана красных мундиров. Кого еще я мог иметь в виду, во имя Господа? Надеюсь, ты его помнишь? — Джейми уже овладел собой, и в голосе у него прозвучала насмешка.
Дженни пристально посмотрела на брата, приподняв одну бровь.
— Ты что, малость не в себе, паренек? — спросила она. — Или по дороге хватил лишку?
— Я не должен был возвращаться, — сказал он. Поднялся и, неловко переступая ногами, хотел пройти мимо нее. Не тут-то было: Дженни встала у него на пути и крепко схватила за руку.
— Поправь меня, братец, если я ошибаюсь, — произнесла она медленно, — но у меня сложилось ясное впечатление, что ты назвал меня шлюхой капитана Рэндолла, и теперь я спрашиваю себя, какая блажь в мозгах позволяет тебе нести такое.
— Блажь, ты говоришь? — Джейми повернулся к ней, рот у него свело гримасой горечи. — Хотел бы я, чтобы это было так. Я предпочел бы умереть и гнить в могиле, чем видеть, до чего дошла моя сестра. — Он взял ее за плечи и слегка встряхнул, а потом вдруг закричал: — Зачем, Дженни, зачем? Одно то, что тебя обесчестили, должно было убить меня. Но это… — Он отпустил ее и жестом, полным отчаяния, указал на ее выступающий живот — свидетельство вины, весьма заметное под легкой тканью.
Он резко повернулся к двери, и застывшая возле нее пожилая женщина, которая жадно слушала разговор, поддерживая уткнувшегося в ее юбки ребенка, в испуге попятилась.
— Я не должен был приезжать. Я ухожу.
— Этого ты не сделаешь, Джеймс Фрэзер, — резко заявила его сестра. — По крайней мере до тех пор, пока не выслушаешь меня. Сядь, и я расскажу тебе о капитане Рэндолле, раз ты хочешь о нем услышать.
— Я не хочу слышать о нем! Ничего не хочу знать!
Дженни шагнула к нему, но он шарахнулся от нее к окну, которое выходило во двор. Она пошла за ним: «Джейми…», но он яростным жестом отмахнулся от нее:
— Нет! Не говори со мной! Я этого не перенесу!
— Ах вот как!
Несколько секунд она смотрела на брата, который, ухватившись обеими руками за подоконник и широко расставив ноги, стоял к ней спиной. Потом она закусила губу, явно что-то обдумывая. Молниеносным движением она сунула руку ему под килт.
Джейми испустил вопль возмущения и боли и замер на месте, словно громом пораженный. Попробовал повернуться, но снова застыл, поскольку она явно усилила хватку.
— Этого все мужики боятся, — сообщила она мне со злой усмешкой. — С некоторыми не сладишь, пока не схватишь за яйца. А теперь ты любезно выслушаешь меня, — обратилась она к брату, — не то я их покручу! Ну?
Он стоял неподвижно, весь красный, и тяжело дышал сквозь стиснутые зубы.
— Я выслушаю, — сказал он, — а потом сверну тебе твою миленькую шейку, Дженет! Отпусти меня.
Но едва она это сделала, как он на нее набросился:
— Что ты себе позволяешь? Позоришь меня перед моей собственной женой?
Эта вспышка не произвела на Дженни ровно никакого впечатления. Она повернулась на каблуках и сардонически поглядела на меня и на Джейми.
— Отлично, если она твоя жена, значит, она лучше, чем я, знает твои яйца. Я их не видела с тех пор, как ты достаточно вырос, чтобы мыться одному. Они, наверное, подросли, а?
Выражение лица у Джейми претерпело сложную трансформацию — требуемая от него любезность боролась с элементарным намерением младшего брата влепить сестре затрещину. Воспитанность в конце концов одержала победу, и он со всем доступным ему в данных обстоятельствах чувством собственного достоинства процедил сквозь зубы:
— Оставь мои яйца в покое. А теперь, поскольку ты не успокоишься, пока не заставишь себя слушать, расскажи мне о Рэндолле. Расскажи, почему ты не послушалась меня и предпочла обесчестить себя и свою семью.
Дженни уперла руки в бока и выпрямилась во весь свой рост, готовая к битве. Она не столь быстро давала волю своему темпераменту, как ее брат, но темперамент у нее был — вне всякого сомнения.
— О, я тебя не послушала, вот в чем дело! Именно это тебя и не устраивает, Джейми, не так ли? Ты все знаешь, и мы все должны делать то, что ты велишь, иначе нас ждет полная погибель. — Она гневно передернула плечами. — Если бы я тогда поступила, как ты велел, тебя убили бы прямо во дворе, отца повесили или посадили в тюрьму за убийство Рэндолла, а имение отошло бы к короне. Не говоря уж о том, что мне, потеряв и дом и семью, пришлось бы просить милостыню на дорогах.
Джейми, и без того, не бледный, налился кровью от гнева.
— Да, и ты решила лучше продать себя, чем просить милостыню! Да я бы предпочел захлебнуться собственной кровью и видеть отца и все эти земли в аду, и ты это прекрасно знаешь!
— Да, я это знаю! Ты дурак, Джейми, и всегда им был! — вспылила Дженни.
— Прекрасно сказано, как раз в твоем духе! Тебе мало, что ты запятнала свое доброе имя, да и мое тоже, ты должна еще устроить скандал и выставить свой позор напоказ перед всеми соседями.
— Не смей разговаривать со мной подобным образом, Джеймс Фрэзер, хоть ты мне и брат! Что ты имеешь в виду, говоря о моем позоре? Ты, большой дурак…
— Что я имею в виду? Да то, что ты ходишь с таким брюхом, как бешеная жаба! — Джейми малопристойным жестом изобразил беременный живот.
Дженни отступила на шаг, размахнулась и влепила ему пощечину со всей силой, на какую была способна. От удара голова его откинулась назад, а на щеке белыми линиями отпечатались все пять пальцев Дженни. Он приложил к щеке ладонь и посмотрел на сестру. Глаза у нее пылали гневом, а грудь тяжело вздымалась. Бранные слова бурно вылетали сквозь стиснутые зубы:
— Я жаба? А ты вонючий трус! У тебя только на то и хватило храбрости, чтобы оставить меня здесь, и я думала, что ты погиб или сидишь в тюрьме, и от тебя день за днем не было никакой весточки, ни единого слова, а потом ты являешься в один прекрасный день — с женой, никак не меньше, — и сидишь в моей гостиной, обзываешь меня жабой и шлюхой и…
— Я не называл тебя шлюхой, а стоило бы! Как ты можешь…
Несмотря на разницу в росте брат, с сестрой умудрились сойтись нос к носу и шипели друг на друга, прилагая усилия к тому, чтобы их голоса не разносились по всему дому. Усилия эти были в основном бесплодными — судя по замеченным мною взглядам заинтересованных лиц, выглядывавших из кухни, передней, а также через окно. Возвращение лэрда Брох Туараха домой несомненно оказалось любопытнейшим зрелищем.
