Восемь недель (ЛП) - Фальк Хулина

— И давай будем честными, никто, кроме меня, никогда не вынесет запутанную свадьбу, — добавляет он, как только мы отрываемся от поцелуя.

Я могла бы поклясться, что мои щеки краснее, чем вино, которое я выпила вчера вечером, но в данный момент мне все равно. Они приобретают еще более насыщенный цвет только тогда, когда я стесняюсь спросить:

— Означает ли это, что я теперь твоя девушка?

Аарон внезапно протягивает руку к моей шее, дергая за ожерелье, которое он не снял, прежде чем уложить меня спать.

— Мы уже давно прошли статус девушки и парня, любовь моя. Ты стала моей невестой с тех пор, как я подарил тебе это ожерелье. — Он медленно моргает и глубоко вдыхает, словно не может поверить, что только что сказал это. — Нам не нужно ни на что вешать ярлык, но ты, черт возьми, для меня не просто кто-то.

ГЛАВА 35

«Все, что убивает меня, заставляет меня чувствовать себя живым» — Counting Stars by OneRepublic

Аарон

Если я что-то и понял, находясь в Германии…. всё, что я знал и считал удивительным в Америке, Германия делает ещё лучше.

Например, рождественские ярмарки!

Это выглядит очень волшебно. Я чувствую, что нахожусь в одном из самых популярных голливудских рождественских фильмов. Немцы не украшают свои дома так безумно, как американцы, но, чёрт возьми, их рождественские ярмарки — это всё.

Нет ни одного стенда, который не был бы украшен. Каждый дюйм освещается рождественскими огнями, даже открытый каток не пустует. Да, вы меня правильно поняли — каток. Кажется, за час катания нужно заплатить пять евро, но я не видел ни одной рождественской ярмарки в США, где был бы каток.

Конечно, в зимнее время в паре городов они есть, но всё же они не такие.

Впрочем, есть ещё одна вещь, которую я не понимаю — почему так много подростков находятся у будок и пьют то, что, по словам Софии, называется Glühwein — примерно так же, как глинтвейн? Меня до сих пор удивляет то, что здесь можно купить определенный алкоголь в шестнадцать лет и пить его на улице не возбраняется законом.

Серьёзно, они могут ходить с любым спиртным напитком, не находясь под угрозой последствий. Однако есть огромный минус — я не понимаю ни единого слова, которое произносят эти люди.

Сейчас София разглядывает какие-то сверкающие украшения, оставив меня в одиночестве, а этот мужчина пытается продать мне выходные на Гавайях. Может, и не так, но он точно пытается мне что-то продать. Ну, или предлагает мне руку его дочери. В любом случае, я лишь вежливо киваю и улыбаюсь мужчине, молясь, чтобы прямо сейчас не продать свою душу дьяволу.

— Аарон, — слышу я голос Софии, несмотря на то, что она отвлеклась. — Мы с друзьями собираемся немного покататься на коньках. Я подумала, что ты захочешь присоединиться к нам?

— Блять, да. — Я молился, чтобы она предложила это с тех пор, как я узнал о катке. Если и есть что-то, чем я никогда не насыщусь, так это фигурное катание. Я могу провести на льду целую неделю и не заскучать. Может быть, я немного замерзну и простужусь, но найду чем себя занять.

Ладно, неделя — откровенное преувеличение, но суть понятна.

— Они фигуристы? — я ловлю себя на том, что спрашиваю, когда она оттаскивает меня от парня, у которого теперь висит огромный вопросительный знак над головой. Да, чувак, я так же растерялся, когда ты начал со мной разговаривать.

— Нет, но я полагаю, они умеют кататься на коньках.

— Я не буду никого учить. — За исключением Софии, но она уже умеет кататься на коньках.

Какой облом. Представьте, какое удовольствие мы могли бы получить, катаясь на льду: София постоянно падает, но приходит в восторг, когда ей удается отойти на пару дюймов от бортиков. Я держу её близко к себе, пока учу кататься. Держу за руки во время катания, или она цепляется за мою руку…

Но её умение кататься на коньках также даёт преимущество… например, гонки. Да. Кто быстрее на льду? Я. Кому удобнее на коньках? Мне. Кто лучше играет в хоккей? Я, очевидно.

Также женщины, умеющие кататься на коньках, в моих глазах в миллион раз привлекательнее.

София смеется и прислоняет голову к моему плечу, в то же время её руки обвивают меня, чтобы удержать.

— Ты был бы худшим учителем из тех, что когда-либо существовали.

Я хватаю ртом воздух, моё сердце ужасно чувствует себя после предательства моей девушки. Да, девушки. Вы можете в это поверить? Потому что я точно не могу.

Ладно-ладно, я сказал, что мы не будем вешать ярлыки на наши отношения, пока она не почувствует себя в них достаточно комфортно, но это не значит, что я не могу называть её своей девушкой.

Ведь она моя.

— Я хочу, чтобы ты знала, что я отличный учитель, большое спасибо.

— Возможно, в твоих мечтах, — её голова поворачивается, когда она смотрит на меня с улыбкой дьяволёнка. Затем выражение её лица смягчается, ее нижняя губа выпячивается, когда она дуется на меня. — Это задело твои чувства?

Я киваю. Это не так, но ей не нужно об этом знать.

— Есть только одна вещь, которая могла бы сейчас унять боль в моем сердце.

София поднимает брови. Я отвожу взгляд, смотрю на тёмное небо и тяжело, немного драматично вздыхаю.

— Тебе придется меня поцеловать.

Она смеётся с фыркающим звуком.

— Тебе что, двенадцать? — я снова киваю, потому что нет, но почему бы и да. — Ты получишь поцелуй, когда заслужишь его.

Как чертовски грубо. Я снова смотрю на неё и вижу, что она смотрит вперед, чтобы убедиться, что мы не наткнемся на каких-нибудь незнакомцев. Я бы тоже так сделал, но я как бы занят. Я восхищаюсь Софией. По крайней мере, теперь я больше не являюсь мерзавцем, когда смотрю на неё, и мне больше не нужно это скрывать.

— Моё присутствие в твоей жизни дает мне право получить столько поцелуев, сколько я хочу.

Она не реагирует на мои слова, потому что не хуже меня знает, что мы не поцеловались ни разу с тех пор, как у нас сложились какие-то настоящие отношения. Справедливости ради, не прошло и дня, но, по словам парня, которым я был до того, как София вернулась в мою жизнь, мне не понадобилась бы даже секунда, чтобы решиться на поцелуй. Я бы не колебался и не боялся что-нибудь испортить.

В конце концов, София отпускает мою руку, мгновенно вызывая в моей душе чувство потери. Только тогда я оглядываюсь вокруг и обнаруживаю, что мы уже стоим в очереди на каток или, скорее, за коньками. Друзья Софии уже заплатили за наше время на льду.

— Почему ты не сказала мне, что здесь есть каток? — спрашиваю я, поскольку осталось два человека, чтобы получить наши коньки. — Я бы взял свои.

Вы знаете, дорогие, острые как блейзер. Хорошие.

— Ага? По-твоему лететь обратно в Нью-Сити, чтобы взять свои коньки и вернуться сюда, чтобы покататься, стоит того?

Я качаю головой.

— Они в моем чемодане. Думаешь, я пойду куда-либо без своих драгоценных коньков?

София одержима цветом глицинии. Она никуда не пошла бы, если бы на ней не было хотя бы одной вещи такого цвета. А я одержим катанием на льду, поэтому мои коньки следуют за мной, куда бы я ни пошёл.

— О нет, теперь мне придется изменять своим детям.

— Ты будешь жить, — смеётся она, а затем начинает говорить с работником ледовой арены. Через некоторое время София поворачивается ко мне.

— Какой у тебя размер коньков? — спрашивает она.

— Примерно 9^[15].

Честно говоря, это всегда зависит от бренда. У меня 9, но они от CCM. Мои предыдущие были 8,5^[16] от Bauer.

— Черные или белые?

— Без разницы. Это коньки.

Те, которыми я «владею» только примерно час. Не то чтобы сейчас я стремился победить «Солнечных дьяволов» или «Соколов», и в это время игру транслируют по телевидению. Черт, даже тогда они были бы просто коньками. Главное, что они не ярко-розовые или голубые, или любого другого сумасшедшего цвета, а так мне все равно.

София кивает, затем сообщает парню мой размер. Он что-то спрашивает, на что София отвечает: