Эмманюэль Роблес - Венеция зимой
— Мсье Меррест, тот факт, что вы спали с женщиной, еще не дает вам никакого права считать ее своей собственностью, словно купленную на ярмарке свинью или кобылу. Мне очень нравится мадемуазель Морель. Она женщина тонкая и нежная. Она заслуживает того, чтобы быть счастливой. А теперь, если хотите, можете побеседовать в соседней комнате. Не благодарите меня, мсье Меррест. Мне доставило удовольствие видеть вас в роли огородного пугала.
И, победно улыбаясь, она взмахнула рукой с мундштуком, словно требуя, чтобы Андре убрался с ее глаз. А тот, вне себя от гнева, поспешно надел шляпу и вышел, не проронив ни слова.
Мадам Поли подала знак Элен, и та прошла следом за ним в прихожую.
Глаза Андре метали молнии, ноздри раздувались от бешенства. Он снова снял шляпу и нервно пригладил волосы.
— Кто эта толстая сука? — прорычал он. — Откуда она взялась?
Не в силах успокоиться, он с отвращением осматривался вокруг, словно попал в грязную трущобу (хотя комната была чисто прибрана и со вкусом обставлена прекрасными креслами в стиле ампир). Затем он глубоко вдохнул воздух, взял себя в руки и сказал с фальшивым сочувствием:
— Как мне тебя жаль! Боже мой… Мне очень жаль, что ради куска хлеба ты должна терпеть таких людей! И ты не собираешься это бросить?
Вопрос был скорее риторический. До сих пор он говорил в общем-то для самого себя, чтобы излить свой гнев. Потом вдруг спросил:
— Почему ты не пришла вчера вечером?
— Меня задержала полиция для допроса.
Он посмотрел на нее так, словно подозревал, что она просто-напросто лжет.
— Потом объяснишь. Сейчас мне пора уходить. Жду тебя в пять часов в отеле.
— Нет, я не приду.
— Конечно, — сказал он слегка саркастически. — Эта толстуха настроила тебя против меня.
— А стоит ли нам вообще встречаться?
— То есть как? Нам ведь нужно поговорить.
Эти слова он произнес твердо, без угрозы, но с оттенком упрека.
— У меня до шести часов урок, — сказала Элен, — возле церкви Санта-Мария Формоза. В этих местах много кафе.
— Ладно, я там знаю один ресторан.
И он назвал ей ресторан близ театра Ла Фениче, где накануне сидел допоздна с англичанином.
Элен повернулась, чтобы пойти в гостиную к мадам Поли, но Андре удержал ее за руку, как в прошлую их встречу.
— Значит, ты придешь?
— Да.
Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом Элен вырвала руку.
3
Когда Элен выходила от мадам Поли, на небе, у самого горизонта, осталась лишь узкая полоска света, в окнах уже зажигались огни. В такие вечера ей бывало грустно. Вспомнился голос матери, которая запрещала что-нибудь Элен или бранила ее, когда она затемно возвращалась зимой из школы.
Элен шла быстрым шагом. Холодный ветер пронизывал насквозь, дул в лицо, выжимая слезы. Вспомнились слова мадам Поли после ухода Андре: «Не давайте себя запугать. Мужчины терроризируют нас веками. В нынешних террористах — я не говорю о тех, кто подкладывает бомбы, — мне все же нравится то, что они нападают только на мужчин, вы это заметили? Мужчины их боятся. Они приходят к нам и стараются угодить, чтобы мы их утешили. Великий страх сбивает с них спесь».
Мадам Поли расхохоталась.
Ярая мужененавистница (она называла себя мужефобкой), мадам Поли знала, как побольнее уколоть Андре. Одной из ее отравленных стрел был намек на его возраст. А ведь Андре действительно молодился, стараясь обмануть время, сгладить его следы. За один этот намек он, конечно, возненавидел толстуху, унизившую его при Элен. Вспоминая об этой сцене, Элен старалась не думать о предстоящей встрече.
Она пришла к Хёльтерхофу намного раньше обычного. Хозяина нет дома, сказала сестра, но он скоро придет. Дожидаясь его в гостиной, где за стеклом в шкафу стоял зловещий черный манекен, Элен беседовала с дамой из Швеции. Та собиралась уезжать, ей обязательно нужно было вернуться в Стокгольм, в свою большую безлюдную квартиру. Муж никогда не хотел иметь детей, и теперь, на старости лет, она осталась совсем одна.
— Он не хотел детей, — рассказывала она, — потому что считал безумием извлекать из небытия человека, чтобы обречь его на жизнь под страхом перед тем же небытием, куда ему неизбежно суждено вернуться. Подростком муж упрекал родителей — я это знаю с их же слов — за то, что они произвели его на свет. Эти упреки очень огорчали его мать. — Дама из Швеции помолчала: манекен в витрине внезапно напомнил ей о том, что Хёльтерхоф потерял единственного сына. Потом продолжала, понизив голос: — Всю нашу долгую супружескую жизнь я переживала, плакала, но подавляла в себе желание иметь ребенка, словом, шла против своей природы. Ах, мадемуазель, вы не представляете, как я жалею, что уступила мужу. Вам я желаю… иной участи!
И она улыбнулась, словно подбадривая Элен.
Элен улыбнулась в ответ. Потом вспомнила, что Андре, вопреки желанию Ивонны, тоже не хотел детей, потому что, по его словам, в любом возрасте они причиняют только беспокойство.
В это время вернулся Хёльтерхоф в плаще, покрытом каплями дождя, и сразу предложил:
— Мадемуазель, вы ведь останетесь у нас поужинать?
Элен заколебалась, но хозяина поддержала шведка, сказав, что ей тоже было бы приятно провести вместе с Элен последний вечер в Венеции. Решив, что встреча с Андре продлится не больше часа (во что бы то ни стало она уложится в это время!), Элен в конце концов согласилась, но предупредила, что после урока ей придется ненадолго отлучиться: у нее неподалеку назначена встреча с одним человеком.
Ожидая Элен, Андре читал газету. Он выбрал место подальше от стойки, здесь кабинеты — красное дерево и красная кожа — тонули в полумраке. Теперь встреча была назначена в роскошном ресторане, а не в бистро на противоположном берегу, как в прошлый раз. Непонятно почему, Элен пожалела о том кафе, но Андре уже помогал ей снять плащ и берет. Она заметила, что бармен в белом пиджаке с витыми эполетами и с галстуком бабочкой разглядывал ее, наверное, удивленный тем, что она так бледна. В соседнем кабинете двое мужчин, сидевших напротив друг друга, курили и разговаривали, почти касаясь лбами. Иногда они вдруг начинали смеяться. Андре внешне был спокоен, но Элен ничуть не удивилась, когда он сразу стал поносить мадам Поли. (Он заявил, что она похожа на содержательницу марсельского борделя.)
— А чего стоят ее слова о том, что встречаться в холле отеля неприлично! Какая ханжа! — все не успокаивался он.
— Не надо было к ней приходить, — спокойно сказала Элен.
— Я во что бы то ни стало решил тебя найти!
