Одри Дивон - По ту сторону лета
Лейла».
Я снова сложила письмо, но Арно забрал его у меня и бросил в огонь. Мы смотрели, как и его пожрало пламя. Цыганка нанесла удар ниже пояса. Чтобы вернуть парня, которого она считала своим, она использовала старый как мир трюк, впрочем, самый действенный. Сообщила, что ждет ребенка, и одновременно дала понять, что он его не увидит. Что она вычеркнула будущего отца из своей судьбы. И Арно заглотил наживку «Я не хотел, чтобы меня любили. Чтобы на меня рассчитывали. Навешивали на меня обязанности. С Лейлой мы с самого начала обо всем договорились. Мы вместе, но мы свободны». Арно обхватил голову руками и повернулся ко мне: «Я не из той породы, Эжени. Я не такой, как мой папаша. Не такой, как Пер-Улов. Я не из тех, кто в случае чего берет ноги в руки. А ведь я старался. Изо всех сил старался. Хотел стать таким же гадом, как остальные. Но не смог». Я провела рукой по его волосам, и он уронил голову мне на плечи.
— У нас еще почти целый месяц. Если хочешь, конечно. А потом я уйду к Лейле.
— Когда должен родиться ребенок? — спросила я, силясь сохранить спокойствие в голосе.
— Вот-вот, по-моему.
— Тогда и тянуть нечего. Отправляйся к ней.
— А ты как же?
— Обо мне не беспокойся. Ты знаешь, где она сейчас?
— У родителей. В какой-то деревне под Марселем. У меня где-то ее адрес валяется.
— Вот завтра и поедешь.
— Не знаю, Эжени, смогу ли. Мне храбрости не хватит. Не так быстро. Ты хоть представляешь, что там начнется?
— Храбрости тебе хватит, потому что я сама тебя туда отвезу.
Он покачал головой. Губы у него были плотно сжаты, а глаза влажно блестели благодарностью и печалью. Потом он взял в ладони мое лицо и поцеловал в губы таким долгим поцелуем, что мы чуть не задохнулись.
27
«Дворники» безуспешно пытались бороться с проливным дождем. Я чудом избежала столкновения с серым «рено», откуда ни возьмись выскочившим справа. «Козел!» — крикнула я в адрес водителя. Арно проснулся и начал потягиваться, бурча что-то себе под нос. Поднял с пола бутылку газировки и долго пил.
— Далеко еще?
— Не знаю. Льет так, что я ни одного указателя не могу прочитать.
Мы были в дороге уже пять часов, а еще и половины пути не проехали. Арно включил радио. Поймал песню и стал вполголоса подпевать, постукивая рукой по приборной доске. У нас был единственный способ выдержать эту поездку — забыть на время о пункте назначения. Мы о нем и не говорили. Вели себя так, словно едем на выходные на побережье. Думать о том, что случится в ближайшие часы, после чего наша разлука станет окончательной и бесповоротной, мы не могли. Но и не думать об этом, делая вид, что критический миг так и не настанет, тоже не получалось. Арно переключил станцию. Развязный ведущий предложил слушателям задавать горячие вопросы. В студию позвонила девушка. Ее интересовало, следует ли ей сообщить матери, что она подхватила болезнь, передающуюся половым путем, хотя накануне клялась, что она все еще девственница. Кстати, спросил Арно, что новенького у Эрмины?
— Понятия не имею. Если честно, я эти две недели не подходила к телефон)'.
— Ты что, даже не знаешь, где она сейчас?
— Отцу она сказала, что поживет пока у подружки.
— Ага. Жалко, что вы с ней не ладите. Она, в сущности, неплохая девчонка.
— Да ну?
— Она чем-то на тебя похожа. Вы с ней обе знаете, что вам нужно, а на то, что об этом подумают остальные, вам плевать.
Он только что сделал мне лучший в жизни комплимент, но ему я об этом не сказала.
— Арно, можно у тебя спросить одну вещь?
— Валяй.
— Она пыталась тебя соблазнить? Ну, понимаешь… Мне как-то показалось… Тогда, вечером… Я зашла в гостиную, а там… И пепельница разбитая валялась. Она что, хотела тебя поцеловать?
— Ты что, шутишь?
Он придвинулся поближе и внимательно взглянул мне в лицо. Убедился, что я говорю серьезно, и от души рассмеялся.
— Ну, Эжени, ты даешь! Ты что, правда ничего не заметила? В тот вечер твоя стервозная дочь не собиралась меня целовать. Она пыталась дать мне по морде. Эжени, ты что, ослепла? Твоя дочь лесбиянка.
— Как?!
— А вот так. Как все остальные телки, которые предпочитают телок. Тебе не казалось странным, что у вас в доме вечно толкутся какие-то девицы?
— Но я думала… Я думала…
Он вытаращил глаза. На меня вдруг накатил приступ смеха. Я смеялась и смеялась, не в силах остановиться, пока из глаз не потекли слезы.
— Я думала, что Эрмина держит слово, которое дала отцу. Не водить в дом парней.
Дождь немного утих, и я наконец сумела прочитать на мокром указателе: «Марсель. 300 км». Быстро прикинула: еще три часа, ну может, три с половиной. Значит, пошел обратный отсчет. Арно попросил остановиться на ближайшей площадке отдыха и пересел за руль, давая мне возможность немного расслабиться. Я заняла «место смертника» и стала смотреть на быстро убегающую дорогу. Снова подступила тоска. В глаза бросился рекламный щит, натянутый между двумя приморскими соснами. «Будущее принадлежит вам» — огромными буквами обещал он.
Ты сама кузнец своего несчастья. Надо тебе было отдавать ему это письмо, из-за которого все рухнуло? Хорошо бы принять таблетку. Она бы меня успокоила. Но, уезжая, я была так уверена в себе, что оставила лекарство дома. Эти перепады настроения не укрылись от Арно, искоса наблюдавшего за мной в зеркало заднего вида. Когда он заговорил, голос его звучал вполне серьезно:
— Тебе надо продать квартиру и немножко попутешествовать. Поезжай куда-нибудь, где солнечно.
У меня сжалось горло. Как мне хотелось сказать ему правду. Но зачем? Это только разбудит в нем чувство вины.
— Именно это я и собираюсь сделать, — ответила я.
— Зря я карту сжег. Лучше бы тебе отдал. Совершила бы кругосветное путешествие. Вместо меня.
— Да уж, что зря то зря.
— С чего бы ты начала?
— С Сенегала, — наобум ляпнула я.
— Номер снимай в пятизвездочном отеле. Грех не пользоваться бабками, когда они есть.
— Ну, ясное дело.
Голосовые связки скрутило двойным узлом. Полузадушенные слова умирали во мне, не успев родиться.
— Ты будешь мне писать?
— На какой адрес я должна тебе писать? — Помимо моей воли в интонации прорвалось раздражение.
— Пока не знаю.
— Ну и я не знаю.
Все, больше я не могла говорить. Сдерживалась из последних сил, чтобы не расплакаться, но лента дороги, на которую я безотрывно смотрела, начала дрожать и расплываться. В конце пути мы расстанемся. Как бы мне хотелось, чтобы все пошло по-другому! Чтобы мы попали в аварию. Чтобы он передумал. Он еще мог передумать. Он не предупредил цыганку о своем приезде, и никто пока не догадывался, что у ребенка будет отец. Он все еще мог махнуть куда глаза глядят, прихватив меня с собой, не дать погибнуть этой волшебной грации, которая улетучится, едва он поставит свой чемодан на порог цыганкиного дома. Я понимала, что мне плохо удается прятать свое горе. Неужели он ничего не видит? Неужели не замечает, чего мне стоит своими руками отдавать его другой?
