Розамунда Пилчер - Снег в апреле
— Прекрасно понимаю.
— Так что же мне делать?
— Ты любишь Хью?
— Да, но, скорее, как родственника.
— В таком случае тут нет никакой проблемы. Если он такой прекрасный парень, как ты описываешь, — а иначе ты и не согласилась бы выйти за него замуж, — тогда было бы нечестно надевать на него узду на всю оставшуюся жизнь, обрекая на существование с женой, которая любит его лишь отчасти. Но как бы там ни было, тебе уже не удастся во вторник выйти за него замуж. Ты будешь сидеть в постели, есть виноград, нюхать цветочки и листать большие глянцевые журналы.
— Надо сообщить Диане.
— Я поговорю с ней. Пойду ей звонить, как только тебя увезет «скорая».
— Тебе придется чертовски много объяснять.
— О, я отлично умею это делать.
Она пошевелила рукой, так что их пальцы переплелись, и удовлетворенно произнесла:
— Как вовремя мы встретились, правда?
Оливер вдруг почувствовал, как к горлу подкатил непонятный комок. Он наклонился и поцеловал ее.
— Да, — сказал он хрипло, — мы успели в последний момент. Но все-таки мы успели.
Когда он проводил ее, уезжавшую в сопровождении врачей «скорой помощи» и добродушной пухленькой медсестры, ему показалось, что за этот день он прожил целую жизнь. Он смотрел вслед машине, которая удалялась по пустынной улице в сторону маленькой каменной арки и дальше во тьму, до тех пор пока не растаяли огни ее фар, и молча молился. Стоявший рядом с ним Джоди просунул свою руку в его.
— Она ведь поправится, правда, Оливер?
— Конечно, поправится.
Они вернулись в отель, где у каждого из них еще оставались важные дела.
— Что будем делать? — спросил Джоди.
— Ты это знаешь не хуже меня.
— Звонить Диане.
— Вот именно.
Он купил Джоди баночку кока-колы, усадил его за стол рядом с телефонной кабинкой, а сам закрылся в ее тесном пространстве и набрал лондонский номер. Двадцать минут спустя, после долгих, запутанных и изматывающих объяснений, он открыл дверь кабинки, подозвал Джоди и передал ему трубку.
— Твоя мачеха хочет с тобой поговорить.
— Она сердится? — спросил Джоди шепотом.
— Нет. Но она хочет с тобой поздороваться.
Джоди осторожно приложил к уху ужасавший его аппарат.
— Привет… Привет, Диана. — На его лице начала потихоньку расцветать улыбка. — Да, со мной все в порядке…
Оставив его разговаривать, Оливер пошел заказывать себе самую большую порцию виски с содовой, какую ему могли предложить в баре отеля. Когда бармен протянул ему стакан, Джоди как раз попрощался с Дианой и повесил трубку. Он вышел из кабинки, сияя.
— Она нисколько не сердится и завтра прилетит в Эдинбург.
— Я знаю.
Она сказала, что до тех пор я должен оставаться с вами.
Ты ведь не против?
Не против? Да это просто супер!
Он поглядел на высокий стакан в руке Оливера.
— Я почему-то ужасно хочу пить. Можно мне еще колы?
— Конечно, можно. Иди скажи бармену.
Ему представилось, что они подошли к концу пути. Что у них не осталось важных дел, и день, наверное, не принесет больше сюрпризов. Но он ошибался. Потому что не успел Джоди направиться к бармену за колой, как на улице послышался шум подъезжавшей машины, которая вскоре остановилась у дверей отеля. Хлопнули дверцы, послышался гул голосов, шаги, и в следующую секунду полупрозрачная парадная дверь открылась, и в холл вошла невысокая седая дама в очень элегантном розово-белом костюме и блестящих туфлях из крокодиловой кожи. За ней шел молодой человек, обвешанный клетчатыми чемоданами; он был вынужден открыть дверь ногой, поскольку у него не осталось свободных рук. Он был высоким и светлым, с длинными волосами, а в чертах его лица с высокими выступающими скулами и широким изогнутым ртом странным образом проступало что-то славянское. На нем были светло-голубые вельветовые брюки и длинное ворсистое пальто. Оливер смотрел, как он отнес чемоданы к приемной стойке, свалил их на пол и протянул руку, чтобы позвонить.
Но позвонить он не успел. Потому что как раз в этот момент Джоди отошел от барной стойки. Дальше все происходило, как в стоп-кадре. Их взгляды встретились, и они оба застыли неподвижно, уставившись друг на друга. А потом, словно опять с жужжанием закрутилась пленка, фильм сдвинулся с мертвой точки. Молодой человек заорал: «Джоди!» во весь свой неслабый голос, и прежде, чем кто-либо успел произнести хоть слово, Джоди пулей метнулся через холл в объятия брата.
В тот вечер они все отправились в усадьбу Кейрни. А на следующий день Оливер оставил братьев одних и поехал на своей машине в Эдинбург встречать Диану Карпентер, прилетевшую лондонским рейсом. Он стоял в зале прилета аэропорта Турнхаус, окруженном стеклянными стенами, и разглядывал спускавшихся по трапу пассажиров. Стоило Диане появиться, как он сразу понял, что это она. Высокая, стройная, в свободном твидовом пальто с маленьким норковым воротником. Когда она пересекла летное поле, он вышел вперед, чтобы ее встретить. Он заметил складку меж ее бровями и выражение тревоги на лице. Она вошла через стеклянные двери, и он произнес:
— Диана.
У нее были очень голубые глаза и светлые волосы, собранные на затылке в тугой узел. На ее лице тут же отразилось облегчение и тревожное выражение пропало.
— Вы — Оливер Кейрни.
Они обменялись рукопожатием, а потом, повинуясь какому-то неясному, но, несомненно, доброму инстинкту, он ее поцеловал.
— Каролина? — сразу спросила она.
Я навещал ее сегодня утром. С ней все в порядке. Она скоро поправится.
Накануне вечером он поведал ей обо всем по телефону. Теперь, направляясь на север по мосту через залив Фёрт-оф-Форт, он рассказывал ей про Ангуса.
Он приехал вчера вечером, как и собирался. Вместе с американкой, которую он возил по горным районам Шотландии. Джоди увидел его почти сразу, как только он вошел в отель. Это, конечно, была потрясающая встреча.
— Замечательно, что они вообще узнали друг друга. Они не виделись уйму лет.
— Джоди обожает Ангуса.
— Теперь я это поняла, — сказала Диана вполголоса.
— А прежде вы об этом не знали? — он старался, чтобы в его интонации не прозвучал упрек.
— Сложно… Это было сложно, поскольку я была мачехой. Ты не можешь быть матерью, но стараешься быть больше, чем другом. А они были непохожи на других детей. Они росли сами по себе, носились, где хотели, бегали босые и пользовались полнейшей свободой. Пока их отец был жив, это было нормально, но после его смерти ситуация изменилась.
— Могу это понять.
— Сомневаюсь. Это было подобно хождению по лезвию бритвы: я не хотела подавлять в них естественные инстинкты и в то же время должна была дать им прочную основу для дальнейшей самостоятельной жизни. Каролина всегда была такой ранимой. Именно поэтому я пыталась отговорить ее от поступления в театральное училище и попыток найти работу в театре. Я боялась, что она будет разочарована, утратит уверенность в себе и станет страдать. И потом, когда произошло именно то, чего я боялась, мне казалось замечательным, что ей понравился Хью, и я думала, что если Хью будет впредь заботиться о ней, ей никогда больше не придется страдать. Возможно я… немного манипулировала ими, но я говорю вам совершенно искренне, что делала это, руководствуясь самыми лучшими намерениями.
