Изабелла Сантакроче - Револьвер
Я смеялась, болела гриппом. Градусник. Поднималась температура, и я краснела. Тут у меня появились сомнения. Покинуть семейный кров. Как я буду вести себя с Джанмария? Потому что и у него есть своя программа. Несомненно. В тот же вечер я с ним поговорю. Разбитая. Придавленная своим неумением быть женой. Лишенная надежды сделать его лучше, чтобы он мог гордиться мною. Вся в слезах, я брошусь к его ногам. Я намажу щеки ментолом, чтобы потекли слезы. Джанмария, прости меня! Я не достойна тебя! Ты фантастический муж! Потрясающий мужчина! Великолепный любовник! Я не заслуживаю тебя! Никак не заслуживаю тебя! Извини меня! Прости меня! Я больше не могу заставлять тебя так страдать. Я этого не перенесу! Я ухожу! Да, я ухожу! Ты найдешь чудесную женщину! Такую, что будет обожать тебя так, как ты этого заслуживаешь! Я только хочу, чтобы ты был счастливым! Он меня изобьет, бросив на землю. Потрясающая сцена со всеми прибамбасами. Сколько я пролью слез! Я вставлю в глаза луковицу, чтобы не провалить сцену. Ах!!! Ах!!! Ах!!! Как я хохотала!!! У меня заболели мышцы лица. Трусики промокли насквозь, Я старалась придумать, как вести себя. Чтобы у меня все получилось, я думала о детишках, которые в Африке умирают от голода. Но в этом не было нужды. Совсем другое привело меня дома в смятение.
Проклятые мальчишки. Я поставила машину в гараж. Проклятые мальчишки все время на улице. Я останусь в машине. Перед ними я не пройду. Стрелки на часах в машине показывали восемнадцать. Они стояли под домом. Маттео и та девчонка. Вооруженные до зубов. Черт возьми, эти говнюки не пойдут отдохнуть. Конечно, сейчас я как ни в чем не бывало выйду из гаража. В вечернем платье. Тушь размазана по скулам. Растрепана так, что выгляжу сумасшедшей. Я с ними здороваюсь. Со всеми. Добрый вечер. Знаешь, как здорово. Какая фигура. Какой стыд. Они прицепятся ко мне, как в тот раз. Я уже это чувствовала. Спиной. Грудью. Я пыталась привести себя в порядок. Бог мой, что за лицо. В зеркальце я видела только его части. Перевернутое чудо. Шлюха, всем шлюхам шлюха! Мне не хватило моей толстой подруги. Сейчас мне добавят. Но извини, ты ничего не сказала о смешном? Иди и скажи ему. Будь выше. Великая женщина перед ничтожным школяром. Было невозможно. Если я немного отклоняла голову от стенки, мне удавалось разглядеть их. Маттео и Лолиту с лошадиным хвостом. Они стояли рядом и болтали. Обжимались. Целовались. Так, влюблены. Их захлестнуло физическое влечение. Непристойность. Мне нужно было решиться. Ползти даже на коленях. Так я и сделала. Они были далеко от входа. Я могла на четвереньках проползти около стены. Пока они волочатся друг за другом, они не заметят меня. Мне только нужно надеяться, что никто не выйдет из дома. Согнись. Медленно, как собака, я вышла из укрытия. Летняя жара поощряла мою смелость. Давай, шлюшка, двигай вперед. Колени на асфальте. Вперед сначала я посылала руки. Потом ноги. Правый бок касался стены. Я змея. Если они повернутся, я пропала. Время от времени я поглядывала на них. Я была в их руках. Подумай об этом и двигай вперед. Подумай, что ты прохожая. Какая-то. Которую ждет что-то великолепное. Одна из тех, кто не думает. Которые ни черта не знают. Которые все понимают наоборот. Которые думают, что справедливо все. Которые рассуждают о цене. Которые экономят, чтобы подольше прожить.
Я продолжала с усилием продвигаться вперед. Я уже ободрала коленки. Продвигайся осторожно. Еще один рывок. Еще немного — и цель достигнута. Какой способ передвижения. Чтобы расчищать дорогу, мне понадобились бы полицейские. Флажки на капоте и сверху надпись: «ОПАСНО». Как те, что были у черного человека. Продавца бус, с которым ушла румынка, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Черный человек спал в какой-то комнатенке под лестницей. В небоскребе. Он был негром. Там была очень маленькая, окрашенная зеленым дверца. Он жил там, внутри. В лачуге без окон. Свет. Воздух. Тесно и сыро. Пахнет мужиком. Это сказала румынка, побывав там. Он пошел к ней. Они кувыркались на кровати. Так она называла занятие сексом. В этой истории сразу же можно было угадать счастливый конец. Вся нежность, которая вытекала, как вода из крана. Эта иностранка занялась даже своими подмышками. Она покупала очень дорогие французские лифчики. Крошечные трусики с кружевами. Он приехал из Марокко. Он торговал дешевой бижутерией. Тетя купила подвеску с голубым камнем. И повесила на шею. Она не могла прямо держать голову, настолько та была тяжела. У него был фургон с флажками на крыше и дверцами другого цвета. Иногда они, важничая, отправлялись путешествовать. Как будто этот катафалк был лимузином. Мгновенная, как растворимый напиток, вспышка. Тетя забеспокоилась. Увидишь, она нас бросит. Увидишь, она выйдет замуж за этого негритоса. А я была довольна. Я сняла занавеску. Накрывшись простыней, она убегала ночью. Шла заниматься любовью. Кувыркаться на кровати. Она даже обесцветила волосы. Красила ресницы. Душила свою вульву. Груди. Выбросила инструмент, которым пользовалась в уборной. Выкинула журналы, запрещенные до восемнадцати лет. Стала романтичной. Прямо как корова. Я видела порванные во время любовных схваток трусы. В тот день, когда черный человек увел румынку, тетя безудержно плакала. Потоп. Они попрощались с нами, сидя в фургончике с флажками на крыше. Он казался кораблем, покидающим порт и направляющимся в Америку. Мы стояли на улице и смотрели на них. Тетя спустилась на лифте и вновь увидела мир. Она потребовала солнечные очки, чтобы защитить глаза. Она хныкала. Я думала, что без румынки мне будет лучше. Получилось наоборот. Мне пришлось расстаться с магазином, где торговали сувенирами. И ухаживать за тетей. Заниматься с ней гимнастикой. Я девять лет провела в заключении. В летаргическом сне. Добывала себе любовников. Курила сигареты. Напивалась в одиночестве в своей комнатке. Очень странно думать о том, что я делала все это время. Но я всегда размышляла о том, что к двадцати годам обязательно убегу. Но я осталась. В двадцать лет ушла Мариелла. Из-за клопов. Гигиена. Из-за мотеля, закрытого из-за творящихся в нем непристойностей. И о ней я думала, что она взбунтуется. Сделает выбор и покинет эту семью. Я видела, как она уезжала в «Мерседесе». Его вел ее отец. Я бы выстрелила ему в голову, чтобы остановить его. Какой удар. Я потеряла все. Я оставалась на том же месте. Я растрачивала свое время. До того дня. Потом все остальное. Фабрика. Нищета. Джанмария, еще одна моя ошибка.
До моего спасения оставалось совсем немного, но тут старуха с механической рукой выглянула в окно. Она увидела меня. Она всем расскажет, что я ползла на коленках. Меня это не волнует. Я уйду. В ту же ночь. Удар в голову. В грудь. Я утка. Я последний раз взглянула на ребят. Сопляки, как тесно прижимаются. Два голубка. Два воркующих голубка. Два коршуна, которые готовы напасть на кролика. Какая-то щепка вонзилась в мою ладонь. Острый осколок стекла в теле. Из ранки текла кровь, вызывая острую боль. На земле красные следы. Потом вход. Я поспешила. Морской пехотинец, который перепрыгивает через бруствер из мешков. Я побежала домой. Я перемазалась кровью и бесилась. Меня воспламенило мое бессилие. Горели коленки. Бранясь, я направилась в комнату. Я туда пошла, чтобы вытащить шкатулку. Это был параллелепипед зеленого цвета. Перевязанный веревочкой. Годами я ее не открывала. Я унесла ее с собой, убегая от своей тетушки-склеротички. Она лежала в ящике. Я ее открыла. Там были мои фотографии, сделанные во время конфирмации. Я выбрала одну. Цветную. Самую большую. Она была свернута. На ней резинка. Я сказала фотографу, в натуральную величину. Я могла бы вставить ее в рамку. И считать ее своим отражением. Волосы на висках поддерживали шпильки. Кривая полуулыбка. Я поднесла ее к зеркалу. Проверила себя. Искала различия. Что случилось. Разительные изменения. Что изменилось. Что внес мой возраст. Я больше не переносила того, что стало другим. Я хотела видеть себя такой же. Быть такой же. Я хотела бы отправиться к пластическому хирургу и заставить его вернуть мой прежний облик. Как на фотографии. Не пропустив самой мельчайшей черточки. Я ненавидела себя. Потому что нельзя принять решение, когда же нужно остановиться. Взбешенная, я подошла к окну. Я спряталась за занавеской и следила за ними. Я смотрела на потаскушку с лентами в волосах. Она стояла рядом с ним. Ты должна видеть ее. Она прислонилась к нему, как будто он был ее псом на поводке. Сука в течке, которая ждет, когда ее укусят за шею. Как я ревновала к этому слащавому очарованию! Подумай обо мне в этом дрянном доме. Пиджак Джанмария на диване напомнил мне, что раньше или позже я его увижу. Ведь он вернется в этот день. Скромный. С сопливым носовым платком. Когда я о нем думала, к глазам подступали слезы. От его спокойствия, с которым он встречал бурю. В любой момент он мог прекрасно умереть. Он был бы великолепным мертвецом. Ему всегда всего хватало, а если не хватало, он делал вид, что этого не хватает другому. Глядя на то, как Маттео внизу играет в любовь, я думала, если Джанмария вернется, то он меня изобьет. Мне нужно будет наброситься на него. Смягчить его. Боже мой, как я устала. Мною овладело отчаяние. Я выбилась из колеи, и нет сил добраться до конца. Я засела в засаде. Я следила за ними. В каждом их движении я ловила оттенки желания. Исправляла оттенки. Извращала их, изменяя их форму. Вот он дернул ее за волосы. Это он хотел волоски ее вульвы. Она лижет его ухо. Она хочет полизать его член. Он сорвал ее бант. Он хотел сорвать с нее трусики. Она сжала его голову руками. Она хотела сжать руками его яйца. Он толкнул ее. Это он хотел войти в нее. Она закричала. Она хотела закричать от страсти. Я сходила с ума. Гладила свою вульву указательным пальцем. Я была в бешенстве. Оно выходило даже из моих глаз. Чем дольше я смотрела на них, тем более старой я себя чувствовала. Безнадежная старая хрычовка. Никаких радостей в жизни. Я подбегала к зеркалу. Обезумев, возвращалась к окну. Теперь поцелуй. Я лягушка. Поцелуй — и злые чары рассеются. Поцелуй — и я вновь стану девочкой. Поцелуй — и я стану жить по-другому. Они попрощались. Они всегда прощались в половине седьмого. Смеясь, она убежала. Села на велосипед. Ярко-голубое небо. Маттео возвращался через несколько секунд. Анджелика, иди, пусть тебе заплатит этот говнюк. Он не знает, как ты его отколотишь. Как ты этого желаешь. Как ты страдала. Сделай так, чтобы он не оставался в неведении. Укуси его.
![Александра Гейл - Дневник любовницы мафии [СИ]](/uploads/posts/books/4209/4209.jpg)
