Анна Маркер - Влечение: эротическая сага
Она продолжала думать о другом человеке. Вечером Мила была потрясена последней работой Кости. Можно только догадываться, сколько у него замечательных других творений. И аллея любви, вероятно, может быть связанна тоже с ним. Так ей подсказывало сердце.
Женщина загадочно улыбнулась: «Опять обошел меня этот мальчик». Главное другое: «Прошло столько лет, у каждого прожита разная жизнь, а мы неведомо жили одним дыханием».
Когда у Милы родилась идея создания своего проекта, она как-то вечером озвучила его Ляльке. Та внимательно выслушала её, молча, подошла к открытому окну, протянула вперёд обе руки, медленно повернула ладони вверх, вниз и проникновенно, обращаясь к звёздам, тихо произнесла своё всегдашнее заклинание: «Хар-хар. Хар-хар». Потом тихо села в кресло, закурила сигарету и серьёзно добавила.
– Никому об этом не говори. Не спугни пришедшие мысли, дай им зароиться в нашем сознании. И помни, у мыслей нет границ, они с таким же успехом могут расселиться в голове другого человека. Так ещё наши предки говорили.
– Лялька, да это уже существует в мире.
– В мире, может, и существует, а у нас нет.
На следующий день у Милы на столе уже лежал бизнес-план нового проекта. Она внимательно просмотрела его и ещё раз загадочно улыбнулась: «Чувствовала подруга». Как тут не поверишь в существующую современную теорию «мысли о мыслях», о которой Аркадий когда-то ей говорил…
«…Он стал настоящим художником за эти годы. Великолепный скульптор. Сколько нежности в его работе, сколько чувств, динамики, жизни. Это какое же надо иметь чуткое, нежное сердце, чтобы создавать такие произведения… – И опять мысли о Косте, а не о муже… Что же это со мной творится?! Я влюбилась… Что теперь мне писать в этот дневник?»
Марта, шутя, любит повторять свою любимую поговорку: «Живи согласно графе в паспорте о дате рождения».
«Полста лет, а сорому нет», – сказал бы Аркадий о такой ситуации.
Она встала с шезлонга, положила очки и шляпу рядом с сумкой, посмотрела на море. Оно созвучно с ней слегка волновалось, словно искало своего ответа.
Мимо проходила девочка с мамой. В руках у неё на тонкой ниточке развевался голубой шарик.
– Держи крепко, – сторожилась мама, – иначе улетит!
Малышка, завидев торговую палатку, стала тянуть за руку взрослую женщину и просить мороженое. При этом она нечаянно выпустила ниточку из рук, и громко заплакала: «Шарик улете-е-ел!» Через несколько секунд её мгновенное, безутешное горе уже сладко таяло во рту. А мама строго продолжала: «Ешь маленькими кусочками! Не глотай всё сразу!» Мила, глядя на эту простую сцену, едва не расплакалась: как всё просто в детстве!
Маленькое голубое облачко удалялось от неё всё выше и выше в безбрежное небо.
Седой мужчина в шляпе и с рыженькой эспаньолкой стоял на своем месте в тени, недалеко от большого камня у скалы. Трость в его руках была неподвижна и не чертила загадочных кругов на песке. Он по-прежнему вглядывался в морскую даль. И где-то рядом, должно быть, существует та самая бухта любви, которой утром под её окнами интересовалась группа отдыхающих.
Мила позвала мальчика, торговавшего кукурузой. Попросила себе початок.
– Скажи, – обратилась он к маленькому торговцу кукурузой. – Ты его знаешь? Кто этот мужчина с палочкой у скалы?
– Конечно. Это отец дяди Кота. Он каждый день тут стоит. У него крыша поехала, как мама говорит, вот он её и ждет, когда она приедет на место.
Женщина отсчитала сдачу за кукурузу и протянула Миле.
– Не слушайте вы его. Ребенок. Мать Константина Михайловича давно утонула, а он – его отец – все ждет, надеется, что она вернется. Больной человек…
И они с сыном медленно зашагали по побережью, выкрикивая свою рекламу про раков, пиво, кукурузу.
«Вот как, оказывается, сложилась жизнь у Кости. Получается, Эдвард – это его родной дядя… Я совсем про него ничего не знаю…» Она собрала вещи и пошла к себе в номер, не переставая надеяться на встречу с Константином. Ей хотелось совершить прогулку по городу, но было немного беспокойно делать это в одиночку.
До вечера женщина так и не получила никакой весточки от спутавшего ее мысли вчерашнего спутника – мальчика из детства. Это очень её огорчало и настраивало на разные домыслы. От Аркадия тоже не было электронных писем, он все еще был в другом городе на своей конференции.
Вечером Мила пришла в кафе и села на знакомое место.
– Мадам! В указанной вами библиотеке сегодня санитарный день! А у вас? – Эдвард, улыбаясь ровными рядами вставных зубов, стоял рядом.
– А у нас – рыбный! – женщина посмотрела на стоявшую перед ней тарелку с филе судака под овощами. – Присаживайтесь, Эд!
– Вы, как всегда очаровательны и остры на язычок, Милочка. Репризы и шутки пишете? в «Камеди-клаб»…
– Можно ли мне вас попросить, сэр Эдвард?
– Пожалуйста, я весь во внимании.
– Не могли бы вы сегодня вечером составить компанию даме? Совершить с ней прогулку по городу?
– Кто эта невыгуленная дама?
– Скажу вам по секрету, что весь сегодняшний день меня не покидает мысль о том, – она наклонилась к его уху, – что давно… Я жила … здесь.
– Вы?! Да, с превеликим удовольствием, Милочка.
Глава 16. Сексолог и Жуков
– Попытка не пытка, а спрос не беда, вот я и решил вас попытать, проконсультироваться, – слегка заминаясь, начал Аркадий со своих пословиц.
– Это верно, – Наталья Анатольевна многие годы работала ведущим научным работником-сексологом в Федеральном Центре. Начинала со знаменитым Георгием Степановичем Васильченко. С уходом на пенсию консультирование не оставила. Полставки профессора её вполне устраивали, вот только операция на тазобедренном суставе выбила на несколько месяцев из привычной рабочей колеи. Сейчас дело шло на поправку, и попасть в родную стихию вопросов и ответов ей было приятно интересно.
Женщина попросила плотнее прикрыть дверь купе, достала из своей сумки портсигар и веер: «Такая моя слабость». Щелкнула зажигалкой, закурила папиросу. Утончённым женским жестом расправила старинное кружевное изящество. На веере, на самом его краешке, ещё из прошлого века, застыла маленькая капелькой зеленки, вероятно, когда-то нечаянно капнувшая из какой-нибудь стеклянной аптекарской склянки.
Наталья Анатольевна была потомственным врачом не в первом поколении, но давняя привычка курить папиросы, символизирующие эпохальную стройку молодой советской республики, и, при этом, манерно обмахиваться веером, делали доктора из ушедшей эпохи немного комичной, чем-то похожей на знаменитую актрису Раневскую.
