Татьяна Тронина - Русалка для интимных встреч
Валя ждала вечера.
Она то принималась себя ругать, то говорила себе, что ничего особенного в ее решении нет.
Занятия в литературной студии начинались сегодня в шесть вечера. Первым пришел Юлий Платонович Истомин — он свято относился к своим обязанностям.
— Пальто у вас больно жиденькое, — жалостливо произнесла Нина Константиновна, гардеробщица. — Не по сезону, Юлий Платонович!
— Очень даже по сезону! — хорошо поставленным голосом возразил Истомин. — Весна, середина марта! Я шел сегодня по Тверской и радовался жизни, словно дитя. Я видел светлые лица прохожих, которых, казалось, обуревали тот же восторг и упоение…
Конечно, по Тверской-то пройти не грех… — вздохнула Нина Константиновна, доставая вязание и принимаясь быстро-быстро мелькать спицами. — Небось чисто там, убрано. Как-никак центр, да и мэрия рядом. Весь снег убрали, и асфальт с порошком помыли! Вот вам и светлые лица прохожих. А у нас за Садовым, в переулках, грязь такая, что и не пройдешь — сплошные лужи да колотый лед. И грязи полно, с осени еще!
— Это не актуально, — рассеянно ответил Юлий Платонович, который старался не замечать подобных контрастов. Он размотал длинный пестрый шарф, бросил его перед собой на стул и принялся причесываться перед зеркалом обломком гребешка.
В этот момент его и настигла Валя.
— Юлий Платонович…
— Да, дитя мое?
— Я бы хотела с вами поговорить, — серьезно произнесла она.
— Насчет студии? — неожиданно испугался мэтр. Он очень боялся, что может лишиться последнего источника доходов. — Что такое? Кажется, еще на прошлой неделе я говорил с Леонардой Яковлевной, и она…
— Нет-нет, я по личному вопросу! — торопливо успокоила его Валя. — Хотя он касается некоторым образом и вашей студии…
— Я понял, — заморгал Юлий Платонович глазами с тонкими белесыми ресницами. — Вы, дитя мое, так часто заходите к нам на занятия и… Вероятно, Валюта, вы сами испытываете некий литературный зуд. Ведь так?
— Так, — растерянно ответила Валя.
— Не стесняйтесь, Валюта, продолжайте! — благодушно подбодрил ее Юлий Платонович.
Валя для него была частью библиотеки, которая приютила его и облагодетельствовала, и потому он чувствовал себя обязанным всем ее сотрудникам.
— Я тоже иногда пишу, — сказала Валя, доставая из-за спины папку. — Не могли бы вы посмотреть?
Я бы хотела знать ваше мнение. Мне трудно судить о себе самой… Если вы скажете, что я обычная графоманка и бездарность, то я успокоюсь наконец.
— А если нет? — хитро улыбнулся Истомин. — А если вы, дитя мое, талант чистой воды?
Он, безусловно, уже настроился хвалить Валю, даже не прочитав пока ни одной строчки из того, что она написала.
Вблизи от Истомина как-то странно пахло — как будто он целую вечность просидел в платяном шкафу, пересыпанный нафталином. То, что Юлий Платонович холостяк, было заметно даже невооруженным взглядом — одна из пуговиц на темной рубашке пришита ядовито-зелеными нитками, на джинсах виднелись сальные пятна, а пестрый шарф давным-давно следовало заштопать в некоторых местах.
Вале было его и жаль и как-то неприятно. «Бедный, старый, несчастный, он готов лебезить перед какой-то рядовой библиотекаршей, которая разродилась романом вроде мадам Климантович…» Но иного выхода не было.
— Давайте вашу папочку. Вот так. К следующей пятнице или чуть позже я скажу вам ответ, — ласково произнес он.
Он прижал Валину папку к груди, словно какую-то драгоценность.
— Я готова вам заплатить, Юлий Платонович! — решительно произнесла Валя. — Вы занятой человек, я понимаю… Ведь вам придется тратить на меня время. Сколько?
— Нет-нет! — Мэтр зажмурился и затряс головой в ужасе. — Никаких денег! Ради ваших прекрасных глаз, Валюта…
— Юлий Платонович…
— Ничего не хочу слышать!
Спорить с ним было неудобно — тем более что в гардеробную ввалилась супружеская чета Климантовичей.
— Знаешь, дуся, я мог бы вполне остаться дома, — недовольно гудел супруг Климантович, видимо, продолжая какой-то разговор, который велся еще на улице. — Что такого?
— Тебе бы стала звонить эта рыжая стерва! — раздраженно прошипела Гликерия Петровна. — Пусик, да не стой ты столбом, помоги мне снять пальто! И та, другая, из общества по защите прав потребителей…
— Каких еще потребителей? — гудел Климантович. — Ты все придумываешь, дуся…
— Ничего я не придумываю, я точно знаю! Стоит мне подойти к телефону, как они сразу же бросают трубку, услышав мой голос…
— Просто люди понимают, что ошиблись номером! Это чистая случайность.
— Знаю я подобные случайности…
За Климантовичами явились Будрыс, Клара Пятакова в черном балахоне до пят, обозначавшем ее социальный статус вдовы, надменный Гога Порошин. Последним забежал Рома Асанов — он вечно опаздывал из-за своей работы.
— Валя, замени меня! — позвала Наталья. — Всего на полчасика! Мне надо срочно сбегать в книгохранилище — там посетитель требует «Молот ведьм».
— У нас его нет, — вспомнила Валя.
— Как это нет? В каталоге-то он указан, — не согласилась Наталья.
— Это ошибка, карточку просто не изъяли из каталога, а на самом деле «Молот» давно украл один читатель, любитель средневековых ужасов…
— А я такого не помню, — упорствовала Наталья. — Надо проверить!
Валя пошла в читальный зал, а потом вдруг неожиданная, ненужная мысль посетила ее: «Коваленко не пришел! С чего бы это? Наверное, ему надоело тратить время попусту».
…Она уходила в девятом часу одной из последних — оставалась только Леонарда Яковлевна, которая строчила отчет в центральную библиотеку, да Будрыс копался возле гардероба — у него сломалась молния на куртке, и он все пытался ее застегнуть.
— Что, нашли «Молот»? — спросил он тихим печальным голосом Валю. Наверное, слышал тот разговор с Натальей…
— Нет, его действительно не было… Украли. Просто беда с некоторыми читателями!
— Валентина Кирилловна…
— Что?
— Покажите мне книгохранилище. Оно ведь в подвале, да? — скорбно спросил Будрыс. — У меня страсть к подземельям, ко всем этим таинственным местам…
— Ничего я вам не покажу! — с досадой произнесла Валя. — Придумаете тоже… Туда, между прочим, посторонним вход запрещен!
Будрыс вздохнул и печально зашаркал к выходу. Сзади его брюки были забрызганы весенней грязью…
Валя, оставшись одна в коридоре, посмотрела на себя в зеркало. «Ради ваших прекрасных глаз», — сказал Истомин. Глаза были темными, зеленовато-карими. Болотного цвета.
— Вот если бы только карие или совсем зеленые… — задумчиво прошептала она. — Леонарда Яковлевна, я ушла!..
