Галия Мавлютова - Лекарство от верности
И опять я надломилась, не выдержав сокрушительного натиска любви. Не стала ждать, пока Дима придет ко мне. Сама отправилась на поиски возлюбленного. Сумка с принадлежностями осталась лежать на антресолях. Я так и не дотянулась до нее. Далекий берег вновь спрятался от меня.
Мой возлюбленный живет далеко от центра города. Далеко от меня. Слишком далеко от моей жизни. И от моих лет. Где-то в Озерках. Я взяла такси. Доехала до Суздальского озера. Вышла из машины и долго озиралась, высоко вздымая голову, в прошлый раз я ничего не разглядела. Туман любви застил мне глаза. Даже адрес не запомнила. Придется искать на ощупь. По запаху. И я пошла по следу любви, как зверь, вожделение превратило меня в изголодавшееся животное, почуявшее вблизи желанного самца. Я долго бродила по улицам и дворам, пустырям и оврагам. Ничего похожего на сказку я не нашла. Собачье дерьмо на каждом шагу, нищие и пьяницы с сизыми носами и разбитыми физиономиями, спешащие прохожие с пустыми и равнодушными лицами. След любимого безвозвратно затерялся в городском хаосе. Заветные запахи выветрились. Я растерянно остановилась на обочине, превозмогая усталость. Не нужно было устраивать дикую охоту. Диму всегда можно найти в клубе, но там повсюду людские глаза, они следят за мной, как любопытная старуха на кладбище. Я боюсь людского осуждения. Но в эту минуту я дала себе слово, что навсегда избавлюсь от опасения быть ославленной. Если уж решилась на легкомысленный поступок, я за него и отвечу. Испепеляющие взоры перестанут изводить мою совесть. Она замолчит. Совесть долго ворочалась внутри меня, не давая спокойно вздохнуть. Я устала от ее поворотов и разворотов. Пора покончить с совестью. Но пока что меня пугали чужие взгляды. Ведь от них никуда не спрячешься. Мне захотелось куда-нибудь убежать, стать вновь маленькой, неумелой, неразумной. В момент жуткого надрыва, когда ноги отказывались стоять, когда уже поняла, что не смогу вернуться домой, кто-то нежно тронул меня за плечо.
– Что ты здесь делаешь? Ты совсем замерзла, – сказал Дима.
Это был он, его машина стояла на дороге, интуитивно я выбрала самое приглядное место, на юру. Отсюда меня можно было увидеть даже ночью, в кромешной темноте.
– Я хотела тебя увидеть, – сказала я.
– Пойдем отсюда, ты же вся дрожишь, – и мы пошли куда-то, сами не зная куда, оставив машину на проезжей части.
Дима привел меня в придорожное кафе. Дешевое место, грязный очаг приюта для проезжающих мимо водителей тяжеловозов. Чай в пластмассовых стаканчиках с торчащими хвостиками от пакетов, растворимый кофе. Разудало гуляли посетители, им было душно и тесно, но они чувствовали себя хозяевами жизни и положения. И мне стало не стыдно. Рядом со мной был мой возлюбленный. Публика долго пялилась на нас, разглядывая странный союз. Юноша и взрослая женщина, красивая, но стареющая. Я лишь весело улыбнулась им. И они равнодушно отвернулись, потеряв всякий интерес. Чужая любовь прошла стороной, мимо пьяного сознания. Молодой любовник не вызвал осуждения. Я еще раз улыбнулась. Сама себе. Я гордилась своей любовью.
Дима принес мне чай, нечаянно выплеснув на стол темно-коричневый напиток. Я вспомнила официанта из кафе. И улыбнулась. Моя жизнь превратилась в сплошную череду улыбок. Грусть прошла.
– Тебе здесь не нравится? – спросил он.
– Нет, не нравится, – просто и безыскусно сказала я, – я тебя хотела увидеть. Не хочу чаю. Идем отсюда. Куда-нибудь далеко-далеко, чтобы уже никогда не возвращаться.
Дима медленно повернул голову в сторону, настолько медленно, будто у него завод закончился. Он не хотел уходить из кафе, его что-то удерживало.
– Дима, пойдем отсюда, – заныла я.
Вместе со мной заныло мое сердце. Оно что-то предчувствовало. Что-то неопределенное, таинственное, непоправимое.
– Мы немного посидим здесь и пойдем, – решительно и твердо возразил Дима.
И я очнулась, вдруг проснулась, летаргия прошла. Мои капризы остались там, в моем доме, на Мойке. Муж всегда исполнял мои прихоти. Хочу не хочу, буду не буду. Я привыкла распоряжаться мужчинами в одном лице, то есть в лице моего мужа. Дима – не мой муж. Он привык распоряжаться женщинами по своему усмотрению. Дима – другой.
– Хорошо, посидим, только я не хочу чаю, а ты выпей, ты устал, – я заботливо подвинула пластмассовый стаканчик к Диме.
Мне хотелось заботиться о возлюбленном, всегда быть рядом с ним, никуда не уходить от него. Наверное, материнский инстинкт проснулся. Все мужчины для нас – прежде всего наши дети. Нам хочется их накормить, обогреть, зацеловать, залюбить до смерти.
– Не хочу, – он нетерпеливо дернул плечом, – ты навсегда ушла?
– Нет, пока не навсегда… Дима, уйти навсегда из дома сложно, – я уныло понурилась.
Это и впрямь оказалось чрезвычайно сложно – уйти из дома, который ты сама устроила, положила на привычное место любимую вещь, поставила в нужный угол каждый предмет. В доме должна быть хозяйка, а у сына – мать.
– Тогда зачем ты пришла? – сказал он. – Уходи. И не приходи никогда. Слышишь?
Я сжалась. Он говорил, будто хлестал кнутом, стараясь задеть самые болезненные места. Жаждал достать до печенок.
– Ты же стесняешься меня, не хочешь быть вместе со мной даже в этом дрянном кафе. Мы не можем вечно прятаться, мы живем в большом городе среди людей. И они всегда будут смотреть на нас с тобой. Тебе нужно привыкнуть к мысли, что я моложе тебя. Ты ведь ничего не можешь изменить? – спросил Дима. И сам себе ответил: – Ты уже ничего не можешь изменить. И никуда ты не денешься от этого. И я не денусь. Уходи.
– Я не уйду. Не хочу уходить. И никогда не уйду от тебя, Дима, мы всегда будем вместе, – сказала я.
Я верила в свои слова. Верила в то, что никогда не брошу Диму, всегда буду рядом с ним. Всегда-всегда. Вечно.
А потом была ночь, наша общая ночь, одна на двоих. Великолепная и нежная. Мы лежали рядом, вместе, один в другом, мы стали будто один человек. У нас было одно сердце, и оно билось гулко-гулко, громко, заглушая городской шум и ночные шорохи. Я нежно прильнула к нему, ощущая его тело, как свое собственное. И не было в нем изъянов, шероховатостей, потертостей, неприятных запахов. Не было трещин и морщин. Оно было великолепным. Мы окунулись в лунную ночь, приобрели сияющий цвет, обратились в ночных пришельцев из иноземного бытия. У нас появился отдельный мир, отдельный от всех, абсолютно не похожий на другие миры. В нашем облаке существовали границы. И если бы мы надумали выйти из него, облако непременно бы растворилось в скучной повседневности. Тотчас растворилось бы и превратилось в обычное существование, каким оно было у всех. Нам не хотелось выходить из сияющего счастья, мы не желали расставаться с ним.
