Татьяна Веденская - Я все равно тебя найду
– Это ничего не значит. Он же тебя до сих пор на руках носит. А ты ведь тоже не эталон красоты! – возмутилась я. Всем не лень говорить, что я – ничего особенного. А я – молчи?
– Это верно, – немедленно надулась Оля. Она-то всегда чувствовала себя королевой. И ее Женька тоже так считал.
– Слушай, я не хотела тебя обидеть, – немедленно залебезила я.
Оля печально вздохнула, подлила себе минералки (это очень полезно для почек) и спросила:
– Но ты уверена, что Рубин действительно такой, что ради него стоит все бросить?
– Да, – с готовностью кивнула я.
И я действительно так считала. Хотя где-то к среде от всех этих разговоров и увещеваний у меня уже текла крыша. Я не могла вспомнить в точности лица Алексея – обилие всяких разных пророчеств, по которым я должна была скоро начать себе локти кусать, сильно смазало его образ. Я цеплялась за отдельные слова, я вспоминала наши ночи в охотничьем домике… Я чувствовала себя как Мальчиш-Кибальчиш.
– Мне бы только день простоять да до вечера пятницы продержаться, – говорила я себе.
С каждым днем становилось все сложнее. Как в мультике про тайну третьей планеты, я приходила по вечерам к Оле и говорила: «Держаться нету больше сил. Держаться нету больше сил».
– Осталось только два дня, – утешала она меня. – Ты поговорила с Михаилом?
– Да, – кивнула я.
Действительно, в среду вечером я уже не смогла сдерживаться. Мне казалось, что, если я еще немного протяну с этим разговором, это будет предательством по отношению к Алексею. Хотя Оля и предлагала мне сначала уехать, а потом просто передать прощальную записку. Однако как только я представила лицо Миши, получающего такого рода послание за несколько дней до предполагаемого бракосочетания, то сама себе стала отвратительна. И я предложила Мише встретиться после работы.
– И как это было? – спросила меня Оля.
– Ужасно, – я устало плюхнулась на ее кухонный диванчик.
– Что, он так плохо перенес? – удивилась подруга.
Накануне мы с ней много раз пытались представить Мишину реакцию. Оля была уверена, что он ужасно рассердится, потому что очень сильно рассчитывал на эту свадьбу. Она не считала, что Михаил изнывает от любви ко мне, но была уверена, что в свадьбе он заинтересован. Я же надеялась, что Миша только с облегчением вздохнет, узнав, что теперь уже может не выполнять свой отцовский долг по совершенно уважительной причине. Что и говорить, ошиблись мы обе.
– Михаил держался просто удивительно, – поделилась я воспоминаниями. – Это-то и плохо. Если бы он вел себя как мерзавец, я могла бы вздохнуть с облегчением. А так у меня возникло чувство, что я вероломно бросаю ангела во плоти. Ты представляешь: Окунев – ангел!
– Да что ты! – ахнула Соловейка. – Надо же. И в чем это выражалось?
– А в том! Он сказал, что давно заметил, что со мной что-то происходит.
– Какой наблюдательный. Это и слепой бы заметил, – фыркнула она.
– Ага. И что он очень хотел бы быть со мной вместе, несмотря ни на что, но…
– Но? – заинтригованно переспросила Ольга. – Он хотел бы остаться с тобой, несмотря на то, что ты гуляешь направо и налево, но…
– Но он видит, что я люблю другого, поэтому не хочет стоять на пути моего счастья! – выжала из себя я. – Не хочет стоять на пути, но всегда будет рядом. Если понадобится!
– Да что ты. Вот это да!.. – поразилась Ольга.
Если честно, я тоже поразилась, когда это услышала. Михаил, немного грустный, бледный, но спокойный, курил одну сигарету за другой. И говорил поистине невероятные вещи:
– Люля, я очень тебя люблю. Ты можешь в это не верить, но я люблю тебя как удивительно сильного человека, как совершенно невероятную женщину. И то, что ты сейчас делаешь, только лишний раз это подтверждает.
– Но ведь ты понимаешь, что мы не можем быть вместе! – пыталась я сбить его с этого возвышенно-романтического тона.
– Я понимаю. И понимаю также, что сам в этом виноват – опоздал, старый дурак! Так что, если можно, я бы хотел, чтобы мы остались с тобой друзьями. Хотя бы. Как ни крути, а у нас растет общий сын.
– Конечно! Конечно, мы можем остаться друзьями, – радостно кивала я, чувствуя себя последней негодяйкой. Но все же тот факт, что Михаил повел себя так благородно, очень меня устроил (вот только как бы отучить его называть меня Люлей?).
На самом деле, за эти дни я так устала от разборок, связанных с моим скорым отъездом, что я втайне боялась, что и Миша устроит мне еще одну. А так я очень радостно пообещала ему дружбу на веки вечные и выкинула его из головы. Вот только собственная циничность показалась мне ужасающей. Еще никогда, ни разу в жизни я не отказывалась от предложения выйти замуж. Да еще с такой легкостью.
К вечеру пятницы я совершенно потеряла покой. С трудом доработав банковскую вахту, я рысью полетела в садик за Артемом. Нам надо было еще проверить все собранные вещи, ведь на дворе стоял декабрь, впереди были долгие холодные месяцы, которые я планировала провести в глухой деревне, где-то в российской глубинке. Все, что я знала по дачному опыту о деревенской зиме, заставляло меня засовывать в чемоданы любые теплые вещи. Тишина, темнота, огромное бездонное звездное небо и страшный холод, который и не снился городским жителям, – вот что нас ожидало.
– Интересно, там будет хотя бы телевизор? – поинтересовались напоследок мои коллеги по работе. В обед я проставилась бутылкой «Ред лейбла», чтобы хоть как-то залить злое разочарование девушек (Олег не в счет). Как ни крути, моя жизнь переворачивалась, со мной происходили большие чудеса, большая любовь. И хоть каждая из них заверяла меня, что я обломаюсь и буду несчастна, но втайне хотела, чтобы и с ней произошло нечто подобное. С маленькими оговорками. Чтобы, например, Он все-таки оказался москвичом. На «Мерседесе». И с домом на Рублевке. Ладно, без дома, но с квартирой на Щелковской хотя бы.
– Думаю, что телевидение, электричество и мобильная связь худо-бедно наличествуют в любом уголке нашей необъятной родины, – спокойно ответила я. – Но поскольку сама я в среднем смотрю телевизор где-то полчаса в неделю, это в любом случае не будет большой потерей.
– Ты не боишься? – глядя на меня как на редкое животное, спросил Уткин. Для него все, что выходит за рамки банковских программ и начисления коэффициентов, было мертво и уныло.
– Я? Я боюсь только одного. Что это все окажется сном, – совершенно честно ответила я.
В общем, проводы прошли почти позитивно. И вот вечером я принеслась домой, держа в охапке хнычущего от волнения Темку. Дома, бледная и гордая, бродила тенью отца Гамлета Галина. Вернее, она была больше похожа на смертельно оскорбленную Офелию.
