Измена, или Открытый брак (СИ) - Томченко Анна

Мы попрощались в аэропорту.

Ни сказав друг другу ни слова. Просто Альберт поцеловал Макса и мы разошлись.

Как знакомые незнакомцы.

Как люди, которые прожили вместе так много, но им все равно не хватило этого времени узнать друг друга.

И тогда впервые Макс спросил меня:

— Мам, это из-за меня папа уехал?

Плакать при детях нельзя…

Ни в коем случае нельзя плакать при детях, но я заплакала и, вытирая слезы сына со щек, наплевав на свои, стекающие по подбородку, старалась объяснить:

— Ты самое чудесное, что есть в нашей с папой жизни… Максим, ты наша жизнь. И никто из нас никогда бы не уехал из-за тебя, потому что мы тебя сильнее всего на свете любим.

И сын прикусывал губы, краснел, стараясь не плакать в голос, но у него все равно не вышло.

И ночью было слишком много слез на нас с ним двоих.

— Он не любит меня? Мам, он не любит меня, я ему не нужен, мам?

Меня сворачивало как будто бы судорогой, но снаружи я продолжала обнимать своего вымоленного сына, свое самое главное сокровище.

— Мам, он меня не любит… Он не ушел бы, если бы любил… — повторял сын и вся кофта была мокрой от его слез.

— Папа тебя любит сильнее всего на свете. Он так долго ждал встречи с тобой, что просто не может быть иначе. Папа тебя очень любит…

Я не врала, потому что скупой любовью Альберт любил сына, он давал ему тот максимум, который мог дать. И я не простила бы себе, если бы Макс вдруг стал думать иначе, поэтому повторяла, рассказывала про Альберта с каждым словом сильнее погружаясь в боль.

Нет ничего хуже прошедшего времени.

Но оно проходило слишком быстро.

И в июле Макс впервые сказал мне, что хотел бы остаться у папы с ночевкой. Мы собирались так долго, что под вечер, перед приездом Альберта, Макс уже был как вареная капуста, потому что хотел только спать.

И приехал только в конце выходных. Румяный с ссадинами на коленках, но таков счастливый, что я не обратила ни на что больше внимание.

А в августе я ни разу не увидела мужа, потому что в отпуске мы оба были убедительными и Альберт избегал теперь меня, собственно как и я его. Мы не разговаривали, не виделись и не планировали ничего более исправлять.

Мы наконец-то поняли, что финал наступил. И поэтому в сентябре я стала забывать что-то личное: как он касался кончика носа, как хмурил брови, когда был недоволен, как звучал голос…

Я так погрузилась в то, чего не могла больше ощутить, что не сразу поняла, что заболела.

Месячные которые и после рождения сына были нестабильными повели себя просто отвратительно и пришли ко мне на две недели. Я не обратила на это внимание, потому что на работе закрутилась, с Максом стала заниматься более основательно. Я просто один раз заглянула в календарь и поняла, что это были на месячные, а кровотечение.

И обратившись к врачу, я перекидывала в голове варианты диагнозов, начиная от климакса и заканчивая какой-нибудь чумой. Интернет-то мне ставил диагноз гормональный сбой, только гинеколог с этим не согласилась.

Совсем.

Она долго рассматривала анализы. Назначила сначала кровоостанавливающее. И только потом мы приступили к сбору анамнеза, после которого прозвучало немного смущенное.

— Валерия Викторовна, надо оперировать. Миома матки все же хоть и доброкачественное образование, но…

Всегда есть одно большое «но».

— Чем мне грозит отказ? — спросила я, не понимая, что происходило, и как с этим жить.

— Бесплодие сто процентов. Образование может увеличиваться в размерах и давить на остальным органы, возможно перекрутятся ножки и тогда это некроз тканей. Кровотечение и геморрагический шок… — доктор говорила обо всем с отрешенностью, которой владели только врачи.

— А риски… — начала я безжизненным голосом.

— Минимальны, но мы обязаны предупредить, если в ходе операции пойдет что-то не так, то возможно встанет вопрос об полностью удалению матки…

Глава 51

Я понимала, что риски были. Я боялась этого. Я не хотела обрывать свою материнскую карьеру несмотря на то, что Макс дался мне с трудом. Но любая женщина даже в самом плачевном случае все же надеется. И я думала, что может быть не сейчас, но когда-нибудь…

А теперь мое когда-нибудь было под вопросом.

Врач настаивала не тянуть с решением и направила меня сдавать все анализы. Я потихоньку обходила врачей. Я перенесла клиентов. Я утвердила Алию в должности управляющей. Я договорилась с мамой, что они побудут с Максом, чтобы не объяснять сыну и не пугать его на этот период.

— Лер, а точно другого выхода нет? — спросила накануне операции мама. Она казалось за неделю постарела на пять лет. У неё был потерянный взгляд и дрожащие руки.

Это тяжело, когда ребенок болеет. Очень тяжело.

— Мам, начинать гормональную терапию уже нет смысла, потому что удалять все равно придется. А я затягивать не хочу, — с тяжестью на сердце призналась я и повертела в руках эти белые чулки. Компрессионные. Вечно забывала как их называли.

— Но может быть стоило еще подумать. Зачем ты торопишься?

Я думала и сначала хотела все отложить, но потом поняла, что оттягивая я только бы сильнее себя изволила. Причем непонятно чем больше: незнанием или страхом от осложнений.

Мама покачала головой, и я вытащила сумку Макса и стала складывать с неё вещи. Папа еще не вернулся с работы, поэтому маму с сыном я отправила бы на такси.

— А Альберт? — тихо уточнила мама и я словно получив удар под дых медленно обернулась к ней.

— Что Альберт? — холодно спросила я про мужа, с которым вся наша связь заключалась в ребенке. Я не видела смысла ставить его в известность, потому что он ничего ты не мог сделать. Я не хотела с ним на любую другую тему говорить, потому что это привязывало меня и дарило состояние того, что если поверить как следует, то чудо обязательно произойдет.

Но нет.

Я знала, что чуда не случится в любом случае.

— Ты ему сказала? — спросила сама и встала, подошла ко мне и взяла из моих рук пижаму Макса. Свернула ее и убрала в сумку.

— Зачем? — спросила я, не понимая связи. — Мы в разводе. Я сама отвечаю за свои поступки. Зачем ему что-то знать и вообще для чего ему это?

Мама повела плечом как будто не соглашаясь со мной, и я вздохнула. Посмотрела на неё укоризненно, пытаясь добиться того, что она сама объяснит ход мыслей.

— Ну у вас сын. Мне казалось такие вещи все же стоило бы обсудить… — аккуратно сказала мама и я покачала головой. — На Лер, он все же не самый плохой из людей…

— Мам, он один из самых лучших людей, хорошо? — спросила я нервно и дернула с вешалки легкую ветровку Макса. — Но это не означает, что я даже после развода должна ходить и рассказывать ему все. Это мое дело. Ему не интересны мои проблемы…

— Ты этого знать не можешь… — сказала мама, не соглашаясь со мной, и я тяжело вздохнула. Все же уронила руки и из них куртку сына. Села на пуфик и запустила пальцы в волосы.

— Мам. Мы разошлись. Как бы я не хотела, чтобы это оказалось дурным сном, но это наша нынешняя реальность. Мы теперь друг другу чужие люди. Ты должна это понимать…

Чужие, которые когда-то были близкими.

Я судорожно вздохнула, понимая, что если еще и дальше продолжу рассуждать про мужа, то все же не выдержу и вспомню как холодно засыпать на одной стороне постели и как тяжело осознавать, что его место навечно осталось пустым.

Я запретила себе плакать или как-то переживать по поводу развода. Я запретила себе вспоминать все, что было хорошего в нашем браке . Я запретила себе все, чтобы однажды не сойти с ума от бессилия и любви, которые накрывали меня получше ненависти.

— Вы не будете чужими, потому что у вас есть общее… — мягко произнесла мать и застегнула сумку Макса. — Ваш сын. И чтобы у него все было в порядке, вы должны смириться со своим решением и научиться жить так, чтобы никому из вас троих не стало больно.

Но болело у всех.

— Я поняла тебя, — согласилась я, чтобы только прекратить этот разговор. — Утром напишу ему и все скажу…