Слишком хорошая няня (СИ) - Хаан Ашира

— Не знаю, с чего начать, — говорит Лара. — Все неправильно на таком количестве уровней, что не понимаешь за что взяться. Во-первых, я не помню нашего разговора и своего согласия на брак с тобой. Во-вторых, у Дины уже есть мама и «повысить» меня до нее невозможно. В-третьих…

— Я понял, — прерываю ее.

Она права — не знаешь, за что и взяться.

Проще всего было бы обнять, прижать к себе, дать порыдать в свою рубашку.

Зацеловать ее всю, глупую девчонку, которая, словно котенок топорщит шерсть, чтобы казаться больше и страшнее. Убедить, что со мной можно расслабиться и отдать всю ответственность мне. Оставить себе только одно право — быть счастливой.

А приходится вести напряженные переговоры, словно мы в состоянии войны. Словно не ее длинные ноги обнимали меня еще сегодня утром, и не она закусывала губу и вытягивалась в струнку в самый сладкий момент. Очень сложно вести переговоры с женщиной, которой несколько часов назад впивался зубами в холку и чувствовал дрожь тела под собой.

— Лара… — поддергиваю брюки, смотрю на снежную кашу, в которой стою и отказываюсь от плана встать на колени. — Выходи за меня замуж.

Протягиваю ей руки. Она от неожиданности моргает длинными ресницами, с которых скатываются влажные капли и вкладывает свои пальцы в мои. Сжимаю их и уже чувствую вкус победы.

— Пожалуйста, — продолжаю я. — Брось думать всякую ерунду. Все же было хорошо. Будь Динке… ну кем хочешь? Мамой? Мачехой? Просто Лалой? Давай не будем разрушать то, что уже сложилось, из-за недопонимания.

Говорю, а сам чувствую, что снова провал. Только что она шла ко мне, а тут резко отдалилась. И рука выскальзывает, как ни лови.

— Лар? — Заглядываю ей в лицо. — Что не так?

— Ты меня зовешь быть с тобой или заменить Дине маму? — хмурится она.

— Какая разница? — искренне не понимаю я. — Ты ее любишь, она тебя. Это самое главное. Мне ты тоже небезразлична и эти чувства взаимны. Просто давай все будет, как сейчас, только без контрактов и нянь.

— Саш… — сказанное ее мягким голосом имя отзывается теплом в груди. Порывом обнять, завладеть упрямыми губами и отнести в свою пещеру, не слушая возражений. — Ты предлагаешь мне всю жизнь жить так, как сейчас?

— Ну да.

— Саш… Скоро кончится контракт, он был на три месяца.

— Да, поэтому я и предлагаю больше не возвращаться к нему.

— А как же обещанная работа? Когда контракт закончится?

— Зачем тебе работа? — удивляюсь я. Она не поняла? — Я предлагаю тебе быть моей женой. Официально, со штампом. Тебе не нужно будет работать, Лар.

Она поднимает на меня огромные глаза, сводит брови и долго смотрит в лицо. Взгляд ее становится все тревожнее и тревожнее, пока она не отпускает мои руки и не качает головой:

— Прости… те. Я вынуждена отказаться.

— От чего? Не понимаю!

— То, что ты предлагаешь, меня не устраивает.

Что происходит?

Она начала говорить на каком-то другом языке?

Как болгары, у которых кивок значит «нет», а покачать головой — «да».

И вот теперь я слышу отказ, но он абсолютно мимо логики и здравого смысла! Значит, не может такого быть!

— Если хотите, я могу доработать остаток времени по контракту или мы посмотрим, на каких условиях он может быть расторгнут раньше, — говорит Лара, сплетая и расплетая пальцы.

— Лар, — делаю еще попытку. — Ты точно понимаешь, от чего отказываешься? Быть с Диной, быть моей женой, спать в моей постели?

— Сидеть дома и заниматься только детскими проблемами. Не работать, не общаться, не выходить никуда за редким исключением. Терпеть то, что все решается без меня, а в известность меня ставят примерно предпоследней. Да, я хорошо понимаю, от чего отказываюсь!

— Ну у тебя и характер! — вырывается у меня непроизвольно.

Лара отступает, поднимая тонкие светлые брови. Убирает покрасневшие на холоде пальцы в карманы.

— А у тебя? — короткая вспышка близости, от которой становится холодно.

— Я мужчина, — говорю я устало. — Ты — нежная, женственная, хрупкая. Не бери на себя мою роль, я сам с ней справлюсь. Просто позволь мне заботиться о тебе. Лара!

Делаю к ней шаг, обнимаю за плечи, и она не сопротивляется, но и руки из карманов не вынимает, чтобы обнять меня в ответ. Крепко прижимаю ее к себе, боясь отпустить даже ненадолго.

— Ни о чем не беспокойся, теперь я буду обо всем беспокоиться, — самым убеждающим тоном говорю ей, упираясь подбородком в копну кудряшек. — Отдай мне ответственность, а сама просто будь для меня и Дины самой близкой, самой теплой. Остальное мое дело.

— Ты один раз так уже пробовал. Получилось плохо, — глухо говорит она, отталкиваясь и поднимая ко мне лицо. Нос и глаза покраснели, и я не понимаю — она замерзла или находится на грани слез.

— Ты не она. Ты другая.

— Именно. Я другая, Саш.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Лара прерывисто вдыхает и поводит плечами, стряхивая с них мои руки.

— Прости, — говорит она. — Я очень плохо себя чувствую. У меня болит голова. Мне нужно домой. Когда станет получше — поговорим.

Я пытаюсь удержать ее за плечо, но она упрямо, не поворачиваясь, ускользает от меня. Дергает ручку калитки и идет к такси, стоящему прямо напротив ворот.

Можно догнать, сказать еще тысячу слов, попробовать переубедить. Но я очень хорошо понимаю, что сейчас это будет бесполезно.

Может быть, нам обоим нужна пауза. Чтобы подумать и все взвесить.

Тру лоб ладонью и разворачиваюсь, чтобы вернуться в квартиру. Надо еще как-то Юрку с женой выпроводить и соврать что-то Дине.

— Саша? — окликает меня женский голос.

Вроде бы незнакомый. Тогда почему по имени?

У скамейки с сигаретой стоит ухоженная женщина примерно Светкиных лет. Тот же самый налет былого гламура, выдающий усталость от многочасовых посиделок у косметолога.

Щурюсь, пытаюсь найти ее лицо в мысленной картотеке.

— Меня Таня зовут, — говорит она, стряхивая пепел. — Мы пару раз виделись мельком.

— Так вы подруга моей бывшей жены! — осеняет меня.

— Верно, — кивает она и что-то открывает на телефоне, а потом протягивает его мне. — Но речь сейчас не о ней. Просто хочу тебе помочь.

46

Мне всегда казалось, что Александр не такой человек, чтобы оставить кого-то в покое и дать время прийти в себя и собраться с мыслями. Тем более, когда у него куча работы и капризная пятилетка на руках, а рисовую кашу он варить так и не научился. Скорее он передавит, чем даст событиям созреть самостоятельно. Но, кажется, я не так хорошо его знала.

Звонка от него я ждала даже не со дня на день, а с часу на час.

Заранее готовила суровую речь про личные границы и деловую этику.

Планировала сопротивляться до последнего.

Но речь не пригодилась.

Проснувшись утром на третий день, я понимаю, что мне отчаянно не хватает пулеметной очереди вопросов от Дины, нормального завтрака вместо кофе с печенькой — не буду же я варить одной себе кашу! — и еще низкого мужского голоса в темноте, с которым можно поговорить о важном.

Пожалуй, я уже готова обсудить, что между нами происходит.

Но, когда я звоню Александру, вместо радости слышу сухое: «Карим заедет в семь».

В семь, так в семь. Хотя мне казалось, что Дина уже должна была довести отца до белого каления и он обязан был ухватиться за первую же возможность сбагрить ее на меня.

Разумеется, в семь в городе пробки. Я выхожу вовремя, но мы добираемся до центра только к девяти. Опять в честь чего-то перекрыты улицы, подъехать можно только с одной стороны, во дворе легкий снежок прикрывает ледяные колдобины, и к моменту, когда я открываю дверь знакомой квартиры, я уже взвинчена до небес.

Замираю на пороге, не зная, чего ожидать.

В квартире полумрак, Александр в брюках и рубашке стоит против света, сложив руки на груди, и я даже не видя его лица, уже понимаю, что ничего хорошего сегодня не услышу.