Яд (СИ) - Moon Mila

Пока что он ведет в счете, и смогу ли я дать отпор… кто знает?

На следующий день в моей палате, которую я все так же ненавижу, появляется парень. Доктор Морис предупреждал, что к списку восстанавливающих процедур добавили психотерапию.

Он довольно высокий, худощавый, с кучерявым светло-русым беспорядком на голове и в очках. Что за одуванчик? Парень расплывается в добродушной улыбке, и я сразу же понимаю — психолог. Пришеллечить меня и мои мозги. Ну-ну. Удачи.

— Добрый день, Меган.

У него очень приятный и мелодичный голос. Скептически смотрю и поднимаю в ожидании бровь. Он садится в кресло и кладет на колени блокнот и карандаш. Думает, что добьется чего-то?

— Меня зовут Джош Райли…

— И вы пришли промыть мне мозги? — насмешливо протягиваю я, перебивая бедного парня. Не красиво, знаю, но это очень забавно.

— Поговорить, — мягко поправляет кучерявый и снова улыбается. Конечно, у него располагающая аура и он напоминает этакого мальчика-одуванчика, но копаться в себе и вытягивать все наружу, тем более делиться с непонятным и незнакомым человеком, я не собиралась. Но Джош Райли был другого мнения.

— Вовсе нет, для вас это выглядит именно так?

Вздыхаю и закатываю глаза.

— Можете написать в своем блокноте, что со мной все в порядке, я здорова и… что вы там должны написать?

Психолог тихо смеется, а я склоняю голову набок, разглядывая его. Он очень молод, может, даже моего возраста, а мне уже стукнуло двадцать два. Внешность обманчива, и ему может быть все тридцать. Пока я размышляю над возрастным диапазоном, он закидывает ногу на ногу и задумчиво гладит подбородок, поглядывая на меня.

Первый раз за время пребывания в больнице я задумалась о том, как же все-таки выгляжу сейчас: точно не так, как только пришла в себя после комы. Волосы уже чуть ниже подбородка, и я набираю постепенно вес. При моем росте был отрицательный дисбаланс, я скинула десять килограмм и, думаю, выглядела… не очень привлекательно. Наверное, даже ужасно.

— Написать можно что угодно, Меган, но это должно быть важно в первую очередь для вас — душевное состояние и равновесие.

— Душевное состояние и равновесие, — повторила за ним, пробуя слова на «на вкус».

— Именно. Люди часто закрываются, выбирают одиночество и загоняют себя в сети — это неправильно.

— Почему все психологи думают, что знают о человеческой душе и натуре все? Вы же не Боги или священники, а я не на исповедь в церковь пришла, — фыркаю, потешаясь над его правильными словами.

— Конечно, задача психолога в другом — поддержке и оказании помощи людям, попавшим в сложную жизненную ситуацию, — спокойно и размеренно отвечает Джош Райли, словно заученную фразу из книги.

— Да, но это в том случае, если… — немного задумалась, — пациент этого желает, не так ли?

Он улыбается уголками губ и кивает:

— Именно.

— Тогда, не смею вас задерживать, мистер Райли, потому что я в вашей поддержке и помощи не нуждаюсь. Всего хорошего.

Парень качает головой и поправляет очки в тонкой золотой оправе, форма довольно старомодна, но они ему очень идут.

— Может, вы измените свое мнение, Меган, но настаивать я, конечно, не имею права.

Последняя фраза остается без ответа, потому что я отворачиваюсь и смотрю на открытое окно. Кресло поскрипывает, слышатся шаги, звук отъезжающей двери, и я остаюсь одна в палате.

Но Джош Райли оказался настырным психологом, упорным и целеустремленным. Наверное, он думал, что своей настойчивостью что-то изменит, и я изолью ему душу, поплачусь в жилетку, вывернусь наизнанку. Так он ходил примерно недели две, что-то иногда записывал, отвечал спокойно на мои колкости. Да-а-а, ему просто надо было дать премию хотя бы за стойкость и напористость.

В середине мая, когда за окном нависли тяжелые тучи, а по стеклам били капли дождя, и я парилась в коробке, именуемой моей палатой, Джош Райли снова пришел и сел в кресло. Я уже знала его привычки: он часто чешет подбородок, если над чем-то задумывается или поправляет очки, сидит всегда закинув ногу на ногу, носит светлую одежду, рубашки поло и брюки песочного оттенка, и с ним всегда неизменно блокнот и карандаш, который он крутит в тонких длинных пальцах, словно у пианиста. Может, он когда-то играл на фортепиано? Иногда мне хотелось задать ему вопрос, но я вовремя одергивала себя: мальчик-одуванчик этого и добивался — разговорить меня.

— Вас уволят, если вы не сдадите отчеты? Или как правильно называется эта терминология?

Он поднял красивые серо-голубые глаза и улыбнулся.

— В первую очередь, я это делаю, чтобы помочь вам, Меган. Я все-таки не теряю надежды, что вы захотите поговорить о том, что вас беспокоит…

— Я разве говорила, что меня что-то беспокоит?

Он задумчиво приложил карандаш к губам и наклонил голову.

— То, что вы не хотите видеть друзей, переживающих за вас, о многом говорит.

— О чем же?

— О том, что вы думаете, будто одиночество спасет вас. Люди всегда совершают одну и ту же ошибку: превращаются в ракушку, закрываясь внутри, убегая от проблем, пряча их глубоко в себе, закапывая на самое дно сознания.

— Значит, я ракушка? — язвительно бормочу, поглядывая с любопытством на «одуванчика».

— Да, и ваша защитная раковина становится все толще, что не есть хорошо, я бы сказал, это приводит к самым разным последствиям.

— И каким?

Он наклоняется чуть ниже, а русые кучеряшки спадают на высокий лоб.

— Вы и сами прекрасно знаете.

Он говорит о попытки вскрыть вены? Да это и суицидом не назовешь — только подобие!

— Надо смотреть страхам в лицо, Меган.

По коже пробегает неприятный холодок от его слов.

— Джош Райли, хватит копаться в моей душе, от которой ничего не осталось: там пусто и не интересно.

Он садится в прежнюю позу и записывает что-то в блокнот, прикусывая щеку изнутри.

— Знаете, Меган, не зря я приходил все время. Почему же вы считаете, что там пусто? И как представляете душу?

Я выдыхаю и смотрю на сомкнутые пальцы, сжимающие и разжимающие хлопковое одеяло.

— Она раньше горела ярко, но потом погасла, как звезда. Звезды ведь умирают, вы знаете? — хмыкаю и смотрю на серое небо за окном. — Я всегда считала, что мне чертовски повезло: любимая профессия, приносящая хорошие деньги, тусовки, легкая жизнь, красивая одежда, посещение лучших салонов… Наверное, о таком мечтает почти каждая девушка. Но посмотрите, какие последствия? Я не могу взглянуть на себя в зеркало, боясь того, что увижу.

Произношу это на одном дыхании и поднимаю глаза на психолога, он внимательно слушает и что-то снова пишет в блокнот, прямо хочется отобрать и посмотреть, какие диагнозы он мне поставил. Наверное, шизофрению или типа того.

— Чего вы еще боитесь?

— Кошмаров, — шепчу сухими губами и облизываю их.

— Что вам снится?

Закрываю глаза и снова попадаю в зеркальную комнату.

— Чаще всего я вижу комнату с зеркалами, либо тот день, который… изменил все.

Джош Райли откладывает блокнот и карандаш в сторону.

— Есть два пути решения, Меган: первый, вы переступаете через страх и побеждаете его. Второй: побеждая страх, принимаете себя такой, какая вы есть. Помните «Красавицу и Чудовище»?

Начинаю дико хохотать до колик в животе. Он серьезно?

— Что вы хотите этим сказать?

— Чудовище не было чудовищем на самом деле, принца заколдовала колдунья, так ведь? Но его спасла Белль и любовь. Суть сказки такова: не важен внешний облик, а важен внутренний мир. Если человек красив внутри, он будет красив и внешне.

— Звучит очень банально и избито. Мир — не сказка, и чаще всего жизнь любит делать не самые приятные сюрпризы, мистер Райли. В руках у вас две конфеты: одна в красивой блестящей обертке, другая — в невзрачной. Люди выберут первую, но она не будет такой вкусной, как вторая. Может, мне надо было пойти учиться на психолога, как считаете?

Он расплывается в широкой улыбке, берет блокнот, карандаш и поднимается.