Сесилия Ахерн - Посмотри на меня
Что же касается Элизабет, то, думаю, она лишилась бы рассудка, если бы я заявился к ней в гостиную в двенадцать ночи. Новый вид дружбы означал установку новых границ. Мне следовало быть деликатным, реже приходить, но все равно быть рядом в нужные моменты. Как это и происходит при дружбе между взрослыми людьми.
Мне определенно не нравилось, что Элизабет считает меня отцом Сэма. Не знаю, с чего и как это началось, и, хотя я даже ни слова не сказал, все так и тянулось. Я никогда не обманываю своих друзей, никогда, и много раз пытался объяснить ей, что я вовсе не отец Сэма. Так вот, когда я в очередной раз завел об этом речь, произошел следующий разговор.
— Откуда вы родом, Айвен?
Это было вечером, когда Элизабет пришла с работы. У нее только что состоялась встреча с Винсентом Тэйлором по поводу оформления гостиницы, и, судя по ее словам, она просто пришла к нему и сказала, что поговорила с Айвеном и что мы оба считаем, что гостинице необходима детская площадка, которая позволила бы родителям проводить еще больше времени наедине в романтической обстановке. Винсент смеялся так громко и долго, что в итоге согласился. Она все еще пребывала в растерянности, не понимая, что смешного он нашел в ее словах. Я объяснил, что Винсент понятия не имеет, кто я такой, поэтому и смеялся, но она покачала головой и обвинила меня в скрытности. В любом случае благодаря этому она была в хорошем настроении и даже готова поболтать. Я все ждал, когда же она начнет задавать мне вопросы (не касающиеся моей работы, количества сотрудников и годового оборота — всем этим она нагоняла на меня страшную тоску).
Наконец она спросила, откуда я родом, и я радостно ответил:
— Из Яизатнафа.
Она нахмурилась:
— Знакомое название, я его уже когда-то слышала. Где это находится?
— За миллионы миль отсюда.
— Все находится за миллионы миль от Бале-на-Гриде. Яизатнаф. — Она попробовала каждый звук на вкус. — А что это значит? Это же не ирландский и не английский, верно?
— Это торобоанский.
— Торобоан? — повторила она, поднимая брови. — Айвен, честное слово, вы иногда ничем не отличаетесь от Люка. Я думаю, большинство своих фразочек он позаимствовал у вас.
Я тихо засмеялся.
— На самом деле, — Элизабет наклонилась вперед, — я не хотела говорить раньше, но мне кажется, Люк вас уважает.
— Правда? — Я был польщен.
— Ну да, потому что… ну… — Она подбирала слова. — Пожалуйста, не подумайте, что мой племянник сумасшедший или что-то вроде того, но на прошлой неделе он придумал себе друга. — Она нервно засмеялась. — Этот друг несколько дней ужинал вместе с нами, они играли в салочки в саду, они вообще играли во все, что только можно, — от футбола до компьютера, даже в карты, представляете? Но самое смешное, что его звали Айвен.
Видя мое замешательство, она густо покраснела и решила загладить свою бестактность:
— То есть ничего смешного тут нет. Просто я подумала, что он, вероятно, восхищается вами и воспринимает вас как образец мужского поведения. — Она умолкла. — В любом случае Айвен исчез. Он ушел от нас. Сам собой. Вы не представляете, что это был за кошмар. Мне говорили, что воображаемые друзья могут задерживаться на целых три месяца. — Она состроила гримасу. — Но, слава богу, все позади. Я даже отметила в календаре этот день. И все-таки довольно странно, что он ушел, как раз когда появились вы. Думаю, вы его спугнули… — Она засмеялась, но, взглянув на мое смущенное лицо, замолчала и вздохнула: — Айвен, почему говорю только я?
— Потому что я слушаю.
— Что ж, я все сказала, так что, может, теперь послушаем вас? — парировала она.
Я засмеялся. Она всегда злилась, когда чувствовала себя глупо.
— У меня есть теория.
— Ну, так поделитесь ею со мной для разнообразия. Если она не предполагает, что нас с племянником следует отправить в серое бетонное здание с решетками на окнах, под надзор монахинь.
Я в ужасе посмотрел на нее.
— Продолжайте, — засмеялась она.
— Кто сказал, что Айвен исчез?
Элизабет выглядела шокированной.
— Никто не говорил, что он исчез, и, если уж на то пошло, он вообще никогда не появлялся.
— Люк считает, что появлялся.
— Люк его выдумал.
— Может, и нет.
— Ну, я его не видела.
— Вы видите меня.
— Какое вы имеете отношение к невидимому другу Люка?
— Может быть, я и есть друг Люка, только я не люблю, когда меня называют невидимым. Это не политкорректно.
— Но я же вас вижу.
— Именно. Так что я не понимаю, почему люди упорно продолжают говорить «невидимый». Если кто-то меня видит, значит, я, несомненно, видимый. Подумайте вот о чем: случалось ли так, чтобы друг Люка Айвен и я когда-нибудь находились в одной комнате в одно и то же время?
— Ну, он мог бы быть здесь прямо сейчас, насколько я понимаю, ел бы оливки или что-нибудь в этом роде. — Она засмеялась, потом вдруг остановилась, увидев, что я больше не улыбаюсь. — Что вы такое говорите, Айвен?
— Элизабет, все очень просто. Вы сказали, что Айвен исчез, когда появился я.
— Да.
— Не кажется ли вам, что это значит, что я и есть Айвен, просто теперь и вы стали меня видеть?
Элизабет возмутилась:
— Нет, потому что вы реальный человек со своей реальной жизнью, у вас есть жена, ребенок, и вы…
— Элизабет, я не женат на Фионе.
— Ну, тогда бывшая жена, не в том дело.
— Я никогда не был на ней женат.
— Я вовсе не собираюсь вас осуждать.
— Нет, я хочу сказать, что Сэм не мой сын. — Это прозвучало настойчивее, чем мне хотелось. Дети понимают такие вещи гораздо лучше. Взрослые же все только усложняют.
Лицо у Элизабет смягчилось, она протянула руку и накрыла ею мою. У нее были изящные руки с нежной кожей и длинными тонкими пальцами.
— Айвен, — мягко сказала она, — у нас с вами есть кое-что общее. Люк тоже не мой сын. — Она улыбнулась. — Но это замечательно, что вы все равно хотите видеться с Сэмом.
— Нет, нет, Элизабет, вы не понимаете. Я никто для Фионы, и я никто для Сэма. В отличие от вас они не видят меня, они даже не знают о моем существовании, вот что я пытаюсь вам сказать. Я для них невидим. Меня не видит никто, кроме вас с Люком.
Глаза Элизабет наполнились слезами, и она сильнее сжала мою руку.
— Я понимаю.
Голос ее дрожал. Она положила вторую руку на мою и крепко ее сжала. Она боролась со своими мыслями. Я видел, что она хочет что-то сказать, но не может. Ее карие глаза встретились с моими, и после некоторого молчания на ее лице появилось такое выражение, будто она нашла то, что искала, и она сразу смягчилась.
