Дженнифер Пробст - Брачный договор
— Хорошо. Но не взасос, да?
Ник поерзал на сиденье — даже стул скрипнул. Чертова мебель, чтоб ей совсем развалиться!
— В общем, да…
— Точно?
— Может, самую малость. Все произошло так быстро, что я толком и не помню…
Даже в детстве Ник никогда не умел правдиво солгать. Из-за этого ему постоянно влетало, а Мэгги выходила сухой из воды, потому что вруньей была отменной. Казалось, его нос вдруг отрастал вдвое, чтобы растрепать правду всему свету.
— Ладно. Главное, что ты сам мне признался. И где же это случилось?
— У реки.
— После вашего свидания?
— Ага…
— Она позвонила тебе на мобильник?
— Мне не хотелось с ней встречаться, но Габриэлла уверяла, что это важно, и я ее дождался. Я еще раз сказал ей, что между нами все кончено.
— А потом она тебя поцеловала, а ты ее оттолкнул.
— Ну да…
— А где были ее руки?
Ник смутился так, что изменился в лице. По нему ясно читалась лихорадочная работа мысли: что ответить на этот явно провокационный вопрос.
— В каком смысле?
— Руки она куда положила? Обняла тебя за шею, за талию, еще за что-то?
— За шею…
— А твои руки где были?
— До или после того, как я ее оттолкнул?
Ура, выкрутился!
— До того.
— На ее талии.
— Ага. Выходит, перед тем, как ты ее оттолкнул, кое-что все-таки было, причем с участием языка, и она прилипла к тебе. Надолго, кстати?
Ник с тоской уставился на ее пустой стакан из-под виски, но заставил себя ответить на вопрос:
— Ненадолго.
— На минуту? На секунду?
— На пару минут. А потом я ее оттолкнул.
— Да, ты мне это уже говорил.
Она вышла из-за стола и начала очищать тарелки. Ник остался сидеть, не зная, что предпринять. Повисло неловкое молчание, и Алекса не спешила нарушить его, молча продолжая делать свое дело. Наконец Ник не выдержал и тихо вспылил:
— Тебе не из-за чего переживать!
Алекса так же молча сложила посуду в моечную машину и направилась к холодильнику. Из него она принялась поочередно доставать мороженое, шоколадный сироп, взбитые сливки и вишню.
— А почему я должна переживать? Поцелуй ведь — сущая ерунда, даже если тебе пришлось нарушить наш договор.
— Но мы же только что с тобой согласились с тем, что иногда невозможно буквально соблюсти все условия. Что такое ты затеяла?
— Десерт. И что же сделала Габриэлла, когда ты ее оттолкнул?
Алекса продолжала невозмутимо украшать мороженое, не обращая внимания на крайнее замешательство мужа.
— Она расстроилась, потому что я отверг ее…
— Почему же ты ее отверг, Ник?
Неловкость Ника возросла стократ.
— Потому что мы дали друг другу обещание… Пусть даже мы с тобой не спим, но мы условились, что я не должен тебе изменять.
— Вполне разумно. Мне даже удивительно, что ты был способен здраво рассуждать после такого поцелуя. Я имею в виду со мной. Но Габриэлла, судя по всему, вызвала у тебя более страстный отклик.
От изумления он даже рот открыл. Алекса тем временем добавила взбитых сливок и водрузила сверху несколько вишенок. Закончив, она полюбовалась на свой кулинарный шедевр.
— Ты считаешь, что я был более страстен с Габриэллой?
— Я сама убедилась в этом в тот вечер, когда увидела ее. Вы оба готовы были наброситься друг на друга. У нас с тобой такой проблемы не возникает. Ты целуешь меня только тогда, когда тебя что-то выводит из себя, или от скуки.
— От скуки? — Ник сильно потер ладонями лицо, провел пальцами по волосам и невесело рассмеялся. — Вздор, да и только… Откуда тебе знать, что я чувствовал, когда целовался с Габриэллой?
Прямо в сердце Алексе вонзился ледяной осколок, острый, как хирургический скальпель. Но ее сердце не изошло кровью — оно лишь вяло съежилось, примиряясь с тем, что человек, за которого она вышла замуж, всегда будет желать не ее, а какую-то супермодель. Он и впредь не сможет устоять перед последней возможностью насладиться ею, прежде чем одержат верх его долбаные этические принципы. Формально он верен жене, но в душе — изменник.
Она всегда останется для него на заднем плане, и он не будет всецело принадлежать ей так, как когда-то своей бывшей. По крайней мере, телесно…
Алексой овладела ярость, бешеная, требующая выхода. Она злобно уставилась на свой шоколадный десерт. Ник Райан сотворил идола из здравомыслия и благоразумия. Он заранее обдумал, как она должна отреагировать на его признание. И к честности он апеллировал только потому, что не привык лгать. Но больше всего Алексу взбесило то, что он отказывал своей жене в праве выпустить пар из-за того, что ее муж целовался с бывшей любовницей. Он рассчитывал, что она проявит спокойствие, воспитанность и снисходительность, простит ему бестактный поступок и не станет впредь им попрекать.
Да пошел он в жопу!..
Ловко приподняв тяжелую миску со сладкими потеками, Алекса вывернула ее содержимое на голову Ника.
Он вскрикнул и вскочил, опрокинув стул. На его лице отразилось неверие в происходящее, хотя ручейки шоколадного мороженого и сиропа обильно капали с его волос, струились по щекам и затекали в уши.
— Какого черта?! — взревел Ник.
Уловив в его тоне неподдельное смятение, раздражение и праведный гнев, Алекса сразу почувствовала себя значительно лучше. Она с довольной улыбкой вытерла липкие руки кухонным полотенцем и отступила на шаг, любуясь своей работой.
— Будь ты и вправду тем здравомыслящим, благоразумным человеком, за которого себя выдаешь, ты бы сразу оттолкнул от себя Габриэллу, чтобы соблюсти наш договор. А ты вместо этого тискал ее на глазах у всех и целовался взасос. Вот тебе мой здравомыслящий, благоразумный ответ на твою измену, сукин ты сын! Приятного аппетита!
С этими словами Алекса резко развернулась и стала подниматься по лестнице.
* * *Через неделю, наблюдая, как его жена очаровывает гостей, Ник признался себе, что был неправ.
Какой успех!
Будь он чуть малодушнее, он бы, наверное, пожалел, что нельзя отмотать время назад и переиграть эпизод с Габриэллой и поцелуем. Тогда бы он оттолкнул ее в самом начале, потом с гордостью рассказал бы жене о своем поступке и теперь наслаждался бы совершенно иными его последствиями. Но поскольку Ник презирал подобные проявления сердечной слабости, выход для него оставался только один.
Страдать.
Алекса расхаживала среди приглашенных подобно расфуфыренному павлину, ослепляя всех дерзким алым нарядом в пику благопристойным черным одеждам, столь излюбленным окружавшей ее элитой. Едва сколотые на макушке волосы падали свободными прядями ей на шею и плечи.
