Рут Харрис - Последние романтики
Он проклинал Салли. Если бы она не потеряла рукопись, его второй роман был бы уже у Перкинса на столе, а Ким работал бы над третьим. Вместо этого ему постоянно приходилось уговаривать Перкинса сдвинуть сроки. Впервые в жизни он нарушал установленные рамки.
– Кто-то украл чемоданчик с рукописью на выходе из Восточного вокзала. Прямо из-под носа у Салли, – поведал Ким Перкинсу, когда, съев по цыпленку у Черио на Пятьдесят третьей улице, они пили мартини. – К счастью, у меня сохранились записи. Но мне придется начинать все с самого начала.
– Кошмар! Салли, должно быть, ужасно расстраивается! – сокрушенно покачал головой Перкинс.
– Расстраивается. А представь, каково мне! Я уже начал работу, и она пошла, но очень медленно, – сказал Ким, чувствуя себя уже подвыпившим.
– И когда ты думаешь закончить? – спросил Перкинс. – Я не собираюсь на тебя давить, но…
– На меня надо давить. Я люблю это, – сказал Ким. – Ведь я же начинал как газетчик.
– Нам срочно нужна большая книга. Мы и рассчитывали на «Дело чести», – сказал Перкинс увереннее. – Многие авторы паникуют, когда на них начинаешь давить.
– Мне ужасно жаль, что так получилось, – сказал Ким. – Лучшее, что я могу обещать – начало лета. Июнь. Устроит?
– Это будет жуткий скандал, – ответил Перкинс. – Мне надо поговорить с типографией.
– Я подвел тебя, – вздохнул Ким. – Как я подвел тебя и Скрибнера!
– Ладно, Ким, не терзайся, – с сочувствием посмотрел на него Перкинс. – Легче от этого не станет. Не беспокойся, положись на меня, я постараюсь все уладить.
Писатель и издатель расстались. Перкинс дал один из сигнальных экземпляров «Великого Гетсби», который должен был выйти в начале весны.
– Тебе понравится, – сказал Перкинс. – Великолепная вещь. Скотт хочет, чтобы читатели перестали думать о нем, как об авторе «По ту сторону рая», и когда выйдет «Гетсби», он добьется своей цели.
Слова и уверения Перкинса не имели волшебной силы, но все же помогли. Работая еще терпеливее, чем раньше, Ким сдвинулся с мертвой точки, медленно, затем все быстрее и быстрее книга стала восстанавливаться. Писание всегда легко давалось Киму. Воссоздание «Дела чести» было нелегким предприятием. Впервые литература стала для Кима тяжелым трудом. И одной из причин было постоянное раздражение, которое он испытывал в адрес Салли за то, что она не уберегла рукопись. Это раздражение все время оставалось в нем.
Когда Ким писал «Западный фронт», он отдавал Салли перепечатывать то, что было сделано за день. Теперь он не доверял ей и попросил Перкинса найти ему хорошую машинистку. Перкинс прислал ему девушку, работавшую в машинописном бюро у Скрибнера. Каждое утро в девять часов Корнелия Пост появлялась в доме на Чарльтон-стрит и садилась работать с Кимом. Она садилась за длинный стол красного дерева, вывезенного Кимом из одной конторы на Уолл-стрите. Стол был сделан для одновременной работы за ним четырнадцати сотрудников той конторы. Для того чтобы занести стол подъемным краном в кабинет Кима, пришлось полностью вынимать оконную раму и укреплять пол, чтобы он мог выдержать тяжесть стола.
Ким садился напротив Корнелии, и она перепечатывала страницы по мере того, как он передавал ей их через стол. Через три недели Ким перестал сопротивляться – Корнелия была молода, неглупа и очень охотно работала с Кимом Хендриксом, и каждый полдень они стали предаваться любви па уютном диване, стоящем у стены, противоположной от окна. Ким впервые стал изменять Салли, если не считать того случая в Париже с Софи, работавшей в конторе Гюса Леггетта.
Но секс был только отдыхом от работы – большую часть времени Ким и Корнелия трудились над книгой, и к апрелю он завершил воссоздание романа больше чем наполовину. Ему захотелось сделать перерыв. Предложение от «Коллье» – «сделать в Лондоне то же, что в Италии», – оказалось как никогда кстати.
4
Леди Миранда Таулс-Фолконер была, что называется, девушкой лондонской мечты. Она устраивала такие же вечеринки у себя дома, как Ноэль Ковард, ее фотографировала Сесиль Ботон, она танцевала с принцем Уэльским, обсуждала моды с Дианой Купер, ужинала с Уинстоном Черчиллем. Одна из вечеринок в доме ее родителей обошлась в неслыханную сумму – 750 фунтов. Еще она играла в теннис во Фринтоне-он-Си, в Эссексе, пропагандировала крем для лица в знаменитейшей тогда рекламе, посещала танцевальные вечера. По воскресеньям она пила очень сладкий кофе с молоком в кафе на углу Гайд-парка, а присутствовавший при ней молодой человек пытался поцеловать ее, и иногда ему это удавалось…
У Миранды были восхитительные волосы, консервативно уложенные так, что красиво обрамляли ее уши; ее огромные глаза отличались тем самым цветом, который флитстритские газеты окрестили «девонширскими фиалками». Фигура у нее была именно та, которой так славятся все англичанки. Невинная, капризная, вобравшая в себя влияние эпохи Эдуарда и новейшее паблисити, сочетающее негритянский джаз, романтические эскапады американских бутлегеров и крестовые походы Маргарет Сенджер за контроль над рождаемостью, – Миранда с тех пор, как вышла в свет, шесть раз отклонила предложения в течение восемнадцати месяцев. Родители полагали, что она выйдет замуж в двадцать два года, и обещали ей бракосочетание в Вестминстере, в храме святой Маргариты. С белыми лилиями и сотней белых голубок. Все, что от нее требовалось – это найти себе подходящего жениха.
Семья Миранды в течение четырех поколений дружила с семьей Меллани, Миранда знала Боя с самого раннего детства – Бой был почти на одиннадцать лет старше ее. Когда ему было двадцать, а ей девять, разница между ними была такая же, как расстояние между двумя галактиками. Когда ему было двадцать пять, а ей четырнадцать, это уже было расстояние между двумя планетами. И вот теперь, когда ему исполнилось тридцать, а ей – девятнадцать, эти космические расстояния вдруг куда-то исчезли.
Бой и Миранда вращались в одном обществе и постоянно виделись друг с другом. Бой уже был женат и разведен, у него была репутация весельчака и в то же время разумного и элегантного молодого человека. После принца Уэльского он считался в Лондоне самым завидным женихом. Беззащитная перед его чарами, Миранда стала тайком поглядывать на него. Обычно он пребывал в компании старших – принца Уэльского, миссис Дадли Уорт и Тельмы Морган, одной из двух знаменитых близняшек, дочерей Моргана. Миранда признавала, что Бой – самый красивый молодой человек из всех, кого она знала. Однажды, в один из февральских вечеров, они подряд встретились в двух местах, сначала – в Беркли, а потом – в «Ректорс», одном из самых модных тогда винных погребков на Тоттенхем-Курт-роуд. Миранда трижды протанцевала с принцем Уэльским, который собирался отправиться в турне по Индии. Он всегда чувствовал себя уютно в компании болтливых женщин, и Миранда без умолку щебетала, рассказывая ему всевозможные сплетни. С его лица не сходила улыбка – та самая его улыбка, которая никогда не могла изгладить грусти в глазах; он словно все время ждал чего-то или кого-то, кто сделает его счастливым. Когда Миранда заставляла его рассмеяться, ей казалось, что она сделала нечто приятное не только для него, но и для всей Англии.
