Татьяна Крузе - Шикарная женщина бьет тревогу
Примерно в половине двенадцатого у меня в животе запорхали бабочки. При виде каждого мужика, проходящего мимо панорамных окон «Винере», я спрашивала себя, не Аарс ли это. А мужиков шествовали целые колонны.
По большей части толстопузые, лысые, одетые мамочками трутни из окрестных офисов. И все эти черные тараканы-альбиносы выглядели так, как будто самым большим развлечением для них было поржать над каким-нибудь скабрезным анекдотом. От таких типов меня всегда воротило. Урс мог быть спокоен.
Так и так конкурентов ему не было. Урс был богом. Он любил меня такой, какая я есть, и молился на каждый мой шаг. Единственный, кто мог бы представлять для Урса опасность, был абсолютный сверхчеловек, то есть Бог Отец во плоти. Богатый, духовно богатый, прекрасный, опытный и, разумеется, одетый по моде. Мужчина, по которому с первого взгляда видно, что он не Колумб, который при открытии нового феминиматерика садится в лужу. Другими словами, его руки должны точно знать континент моего тела. А еще лучше, если бы он увел меня в такие дали, о существовании которых я до сих пор и не подозревала. Но при всем этом он должен излучать свет невинности, как юный тибетский монах, только что покинувший монастырь и открывший для себя, что радость воздержания слишком обременительна. К тому же он должен быть остроумным собеседником, у которого язык подвешен не только для того, чтобы исполнять прелюдии любовных игр. И с глазами, которые смотрят прямо в душу.
Урс мог быть спокоен. Какие силы небесные могли материализовать пасмурным вторником в обеденное время посреди Штутгарта такое совершенство?
Не знаю, что это была за сила, но он вдруг возник передо мной.
Рука опустилась на мое плечо, и я почувствовала ее тепло даже через вязаную кофточку. Его глаза были такой небесной голубизны, какой я еще в жизни не видела. Он даже что-то говорил, но моего мозга достигали только звуковые волны, которые его размягчали.
— Аарс, — едва выдохнула я.
— Не Аарс, Виктор, — поправил он меня и сел на соседний стул. — Один кофе по-венски, — крикнул он барменше.
Ком застрял у меня в горле.
— Э… как это?
Он скинул пальто из верблюжьей шерсти и, не глядя, бросил его рядом. Его костюм, без всякого сомнения, был сшит на заказ.
От него приятно пахло. В мире животных чувство обоняния — самое важное; оно сигнализирует вам, что съедобно, а что нет, в то время как мы, люди, рабски полагаемся на срок годности, указанный на упаковке. Мой нос, похоже, остался носом дикого зверя, он тут же сообщил, что этот шикарный мужчина придется мне по вкусу.
Мне стало жарко. Я недвусмысленным жестом освободилась от кофточки. Правда, при этом запуталась в рукавах, столкнула со стола чашку, а потом рванула кофточку так, что в результате между ножками стула упал только клубок шерсти. Зато когда этот переполох улегся, я заблистала во всей своей шифоновой прелести.
— Ты выглядишь сногсшибательно, — сказал Аарс.
То, что сногсшибательно, я и сама знала. Но тем не менее было приятно, что он не блеял про то, что я выгляжу иначе, чем представлено в объявлении.
— Так что там с твоим именем? Тебя назвали Аарс- Виктор, но ты предпочитаешь второе имя?
Он небрежно ослабил галстук. Очень миленький жест. И галстук тоже очень элегантный.
— Я хотел тебе сказать еще по телефону, но твой голос звучал так… сексуально, что я непременно хотел с тобой познакомиться.
Я улыбнулась. Соблазнительно.
— Спасибо. Твой голос тоже звучит очень… эротично.
— А теперь, когда я тебя вижу… вау!
Моя улыбка стала еще шире. Если он сейчас не признается, что на самом деле является католическим священником ИЛИ страдает импотенцией, я брошусь в разнузданный промискуитет.
— А теперь колись. Давай уже говори, в чем дело; Ларс-Виктор или Виктор-Ларс заглянул мне глубоко в глаза.
— Честно сказать, на твое объявление ответил мой брат, но потом, когда ты прислала ему голосовую почту, его покинуло мужество. Но не ответить тебе было бы низко, и он уговорил меня. Его зовут Аарс, а меня Виктор. — Виктор провел тыльной стороной ладони по лбу. — Фу. Вот и все. Ну, что ты на это скажешь?
Мне ужасно захотелось писать, но если я сейчас выйду, то он, чего доброго, исчезнет, не дождавшись моего возвращения. Я положила ногу на ногу.
— Что я на это скажу? Скажу, что ты теперь хочешь быстренько опрокинуть свой кофе и слинять. Так ведь?
Не звучало ли в моем голосе разочарование? Виктор улыбнулся:
— Совсем наоборот. Теперь, когда я узнал тебя живьем, меня от тебя и десять лошадиных сил не оторвут.
Успокоенная таким образом, я рискнула пойти в туалет. И успела в последнюю секунду.
Когда я вернулась, меня ждала свежая чашка моего напитка и два пончика. Этот мужчина знал, как завоевать такую роскошную женщину, как я. Уверенной мужской рукой он выбрал пончики с черникой. Средство, сильно стимулирующее половую потенцию — может, не каждой женщины, но уж мою-то точно [114].
И неудивительно, что обед плавно перешел в полдник, а наше общение даже по самым строгим меркам можно было обозначить как чрезвычайно удавшееся.
Виктор работал — туш! — дрессировщиком. Но сердце его принадлежало музыке. Он собирался, как только заработает достаточно денег, поступить в музыкальный институт по классу виолончели. Он напел мне Первую сюиту соль мажор для виолончели Иоганна Себастьяна Баха целиком — и ни одна нота из нее не показалась мне скучной. Между прелюдией и аллемандой я на четверть секунды вспомнила моего швейцарского жениха, который, возможно, — все еще лежал на ковре нашей гостиной с семью процентами алкоголя в крови в облаке чесночного аромата и, скорее всего, пропустил свой рейс на Вену. Но потом я снова отдалась исполнительскому мастерству Виктора, от которого у меня мурашки бегали по спине.
Я не отважилась напроситься к нему домой. Не могу гарантировать, что там ничего бы не случилось.
Наше прощание получилось несколько более интимным, чем это принято на первом свидании. Сначала Виктор по-братски поцеловал меня в лоб, я ответила ему сестринским поцелуем в щеку. А потом мои пальцы как-то сами по себе впились в его «Хьюго-Босс»-рубашку, а его руки притянули меня к нему, и наши губы слились в самом жарком поцелуе, каких не было со времен поцелуя Мэрилин Монро и Тони Кёртиса в сцене на яхте из «В джазе только девушки».
И, как водится, в этот самый момент открылась дверь «Винере» и на пороге появился Саймон, лучший друг и шеф Урса.
Моя вера в благоволящую мне судьбу сморщилась и скончалась.
«Ты пропала, старушка. Все равно что померла. Говно еще дымится» — такие или похожие мысли[115] роились в моей голове по дороге домой. Я шлепала пешком, чтобы трезво и по-деловому обдумать ту греческую трагедию, в которую махом превратилась моя жизнь.
