Линда Ховард - Он не ангел
А она выжила — в некотором смысле. Или делала вид, что жива. Она по своей сути была борцом, а потому не уставала бороться за жизнь в любых обстоятельствах, даже зная, что детей у нее больше не будет. С тех пор любовь не приживалась в ее душе, пока чуть больше недели назад он, чьего имени она даже не знала, не оживил ее своим прикосновением. И вот теперь он убил ее.
Лобовое стекло лопнуло и оторвалось, как искусственный ноготь. Возможно, в этой машине когда-то и была подушка безопасности, но только не теперь: она ниоткуда не вылетела и не прижалась с хлопком к ее лицу. Удар был такой сокрушительной силы, что Дреа сразу отключилась, лишь где-то в уголке сознания еще теплилась жизнь, которую она удерживала лишь усилием воли: ее натуре было свойственно бороться до конца.
Нет подушки безопасности — ну и что: убил ее все равно не первый удар. А второй.
— Черт! — яростно выругался Саймон, дав по тормозам. Пикап остановился как вкопанный, так резко, что задымились шины. Поставив рычаг переключения скоростей в исходное положение, он выскочил из машины, еще продолжавшей покачиваться. — Вот дерьмо!
Секунду он раздумывал, где лучше спуститься, затем сломя голову бросился вниз по крутому склону. Он падал на колени, цеплялся за кустарник и, когда удавалось, тормозил, врезаясь в землю каблуками.
— Дреа! — закричал он что было мочи, хотя не надеялся услышать ответ. На миг остановившись, он прислушался, но не уловил ничего, кроме вибрации воздуха от мощного удара, скорее ощущавшейся, чем слышимой.
Слишком большая высота, и внизу много деревьев. В противоборстве машины с деревом обычно побеждает дерево. И все-таки, все-таки, быть может, она еще жива, только без сознания. Ведь сколько людей выживает в авариях, даже в страшных, когда, казалось бы, невозможно выжить, хотя в незначительном ДТП можно запросто сломать позвоночник — и пиши пропало. Все решают обстоятельства, момент, в конце концов, везение, черт побери!
Саймон не смог бы объяснить, отчего его сердце так бешено колотится в груди, к которой подступал лед. Он много раз близко видел смерть. И чаще всего сам являлся ее причиной. Переход в мир иной происходил мгновенно, короткая вспышка, полет пули — и все. Не бог весть какое дело.
Но сейчас он чувствовал совсем другое. Он чувствовал… Господи, он сам не знал что! Наверное, это можно было бы назвать паникой. Или болью, хотя почему — он не понимал.
Продираясь сквозь заросли кустарника, Саймон оступился и последние двадцать футов проехал на заду. Он увидел машину, лежащую справа, наполовину скрытую за сломанными ветками деревьев и кустарником, груду искореженного железа, над которой еще висело облако пыли. Все вокруг было усеяно битым стеклом фар и габариток. Красные, белые, янтарные стекляшки блестели на солнце. Одно колесо отлетело, шина взорвалась от удара. Повсюду валялись изогнутые, искореженные куски металла.
Саймон подошел к автомобилю сзади и увидел над подголовником затылок Дреа. Она так и осталась на своем месте. Дверь со стороны водителя отвалилась, и оттуда безвольно свисала ее рука, с пальцев капала кровь.
— Дреа, — произнес он еще раз, но уже тихо.
И не получил ответа. Продираясь через заросли и обломки машины, Саймон подобрался к ней и застыл на месте.
Молодая сосенка прошла сквозь лобовое стекло — или, вернее, через то, что им было, — и пронзила грудную клетку Дреа. Поэтому она осталась сидеть прямо, пригвожденная к спинке сиденья, которое уже стало черным от ее крови. Саймон протянул руку, но тут же уронил ее. Ничего уже нельзя было сделать.
В ветвях дрожал легкий ветерок, какие-то птицы пели свои вечерние песни. Клонившееся к горизонту солнце жгло спину и плечи, заливая все вокруг золотым и ясным светом. Все в окружающем мире вырисовывалось предельно отчетливо, но казалось странным образом оторванным от реальности. Время продолжало свой ход, но Саймону казалось, будто он вместе с Дреа заключен в какую-то капсулу, где оно остановилось. Он должен был убедиться. Склонившись, он стал щупать пульс на шее у Дреа.
Как странно: ее прекрасное лицо почти не пострадало — на нем виднелось лишь несколько пустяковых царапин. Ясные голубые глаза открыты, голова повернута в его сторону. Создавалось впечатление, будто она смотрит на него.
Ее грудь медленно приподнялась, и Саймон вдруг понял: она действительно на него смотрит. Жизнь стремительно покидала ее, но ей хватило времени увидеть и узнать его.
— Господи, милая моя, — прошептал Саймон, внезапно вспоминая, какие сладкие у нее губы, какая мягкая и бархатистая грудь, каким волнующим был ее запах, пробивающийся сквозь аромат дорогих духов. Он вспомнил, как держал ее в своих объятиях и с какой жадностью она принимала его ласки. Он снова почувствовал упругий, влажный жар ее лона и ее потерянный взгляд, когда он уходил. Он снова слышал ее смех, ласкавший слух, похожий на звон колокольчиков, и, осознав, что никогда больше не услышит его, почувствовал боль в груди, от которой чуть не задохнулся, как от удара.
Вряд ли она его слышала. На белом, фарфоровом лице Дреа застыло безмятежное выражение. Казалось, она уже покинула этот мир. Но ее взгляд был по-прежнему прикован к нему. Вот ее лицо смягчилось и выразило удивление. Губы зашевелились, беззвучно произнесли единственное слово, а потом… ее не стало. Глаза остекленели. Тело по инерции сделало еще один вдох, цепляясь за жизнь, которая уже его покинула, и окаменело.
Ветерок, балуясь ее локоном, сдул его на ее бледную щеку. Саймон очень осторожно коснулся пальцами этой пряди, теперь темной и прямой, но по-прежнему шелковистой, как и тогда, когда она была вьющейся и светлой, и заложил ее Дреа за ухо. Нужно было кое-что сделать, но Саймон продолжал стоять, не в силах оторвать взгляда от Дреа, и ему казалось, будто он потерял почву под ногами. Он все еще надеялся, что она шевельнется. Но увы, ее душа уже отлетела, и он знал это.
Судорожно вздохнув, Саймон наконец заставил себя выпрямиться и отойти от машины. В его жизни нет места сантиментам. Нельзя допустить, чтобы кто-то или что-то нарушил это положение, пробив броню, оберегающую его голову и сердце.
Он живо сделал все необходимое. Отыскав глазами ее сумку (она валялась в нескольких ярдах), Саймон вытащил из нее сотовый телефон, а из бумажника — права. И то и другое спрятал в своем кармане. Ни кредиток, ни каких-то других документов, по которым можно было бы установить личность Дреа, там больше не было, и он сунул бумажник обратно в сумку, которую, в свою очередь, бросил на пол под переднее сиденье. Найти лэптоп оказалось проще — он лежал сзади, — хотя добраться до него было гораздо труднее. Наконец Саймону это удалось.
