Люсинда Эдмондз - Ангел в аду
Фрэнки возилась на кухне, готовила тосты и намазывала их толстым слоем масла и меда.
– Мне бы хотелось увидеть, что все это съедено, – сказала она голосом заботливой любящей матери.
Джина откусила маленький кусочек.
Через десять минут Фрэнки все еще поддерживала разговор, а тост так и лежал на тарелке несъеденным.
– Джина, ты должна есть, ты совсем отощала.
– Спасибо, Фрэнки, я просто не голодна.
Терпение Фрэнки лопнуло.
– Какого черта, Джина! Ты хорошо смотрела на себя в зеркало? Ты выглядишь ужасно! – она схватила Джину за руку, потащила к большому зеркалу в спальне и поставила перед ним.
– Посмотри, Джина, что с тобой стало. Что происходит с тобой? Как ты думаешь, понравилось бы Мэтью, что ты так опустилась? Ты просто губишь себя.
Джина выдернула руку и подбежала к бару. Она достала бутылку водки, но Фрэнки была тут как тут.
– О, нет, не надо. С тебя уже достаточно.
– Мне нужно, Фрэнки. Пожалуйста, отдай! – она попыталась выхватить бутылку, но была так слаба, что Фрэнки без труда оторвала ее руку.
– Ответь, Джина, ты хочешь умереть? В этом все дело?
– Да, да! Я должна была умереть вместе с ним.
Джина упала на пол и залилась слезами, настоящими, исцеляющими и такими запоздавшими, которые помогут ей выплеснуть все горе. Фрэнки обхватила ее рукой и прижала к себе.
Через несколько часов, когда Джина наконец выплакалась, Фрэнки подняла ее, почти на себе отнесла в спальню и положила на кровать.
– Послушай, Джина, я сварю тебе суп, и ты должна его съесть. О'кей?
Джина обреченно кивнула. Когда Фрэнки вышла из комнаты, она медленно поднялась с постели, подошла к зеркалу и, впервые после смерти Мэтью, внимательно посмотрела на себя. Фрэнки права. Осунувшееся лицо с трудом напоминало красивую еще шесть недель назад девушку. Она почувствовала слабость и едва успела добраться до кровати, не упав в обморок.
Фрэнки принесла горячий суп и, как малышку, кормила ее с ложечки. Это заняло много времени, но когда тарелка, наконец, опустела, Фрэнки была довольна:
– Прекрасно, теперь тебе надо уснуть, но без этих таблеток, которые ты вместе с водкой каждые три секунды запихиваешь себе в горло, – она убрала длинные волосы Джины с лица. – Фрэнки здесь, чтобы присматривать за тобой, так что отдохни, а потом поболтаем. О'кей?
Джина кивнула и впервые после смерти Мэтью улыбнулась своей прежней улыбкой. Фрэнки вышла, а Джина заснула крепким сном, но не от водки и снотворного, а просто от усталости.
После трехдневной заботы Фрэнки Джина выглядела немного лучше. Фрэнки заботилась о ней с такой нежностью, с какой никогда не заботилась ее мать. Она готовила вкусные блюда, стремясь восстановить аппетит Джины, и всегда находилась рядом с ней ночью, на случай, если Джине приснится какой-нибудь страшный кошмар.
Мало-помалу Джина начала разговаривать. Медленно она снимала с себя бремя боли, горя и вины.
– Дорогая, спрашивать, почему погиб он, а не ты, это все равно, – что спрашивать, почему умирает от страшной болезни двухлетний ребенок, а не какой-нибудь маньяк, который убивает и насилует женщин и живет сто лет. На этот вопрос нет ответа, и не изводи себя в его поисках.
Джина понимала, что Фрэнки права, и постепенно восстанавливала свои силы и вкус к жизни.
На пятый день Фрэнки вывела ее из дома, сказав, что ей нужно купить кое-какую одежду, и она хочет посоветоваться с Джиной. Джине приятно было возвратиться в свою безопасную квартиру, но все же, ей понравилась дневная прогулка.
– Ты знаешь, послезавтра мне нужно уезжать.
Джина кивнула.
– Почему бы тебе не поехать со мной? На некоторое время я уеду на съемки, но ты можешь жить в моем доме в Лос-Анджелесе.
– Нет, Фрэнки, я должна привыкнуть к этой жизни, я не могу убежать.
– Понимаю. Но в любое время, когда я буду нужна тебе, просто сядь в самолет. Ну что, пошли отметим апельсиновым соком твое выздоровление и мой новый фильм.
Фрэнки налила сок и подала один стакан Джине.
– Всего хорошего, подружка. А сейчас, пообещай, что опять не начнешь пить водку.
– Обещаю, я не буду.
– Хорошо, потому что это не лечит. Чем ты займешься, когда я уеду?
– Для начала я вскрою вон то, – Джина указала на огромную кучу писем, которые вот уже семь недель лежали запечатанными. Она догадывалась, что в основном это открытки с выражениями соболезнования и сочувствия. Тогда она не смогла их прочесть.
– Хорошо, это начало, а потом?
– Позвоню своему агенту и скажу, что еще жива.
– Прекрасно, а потом?
– Найду какую-нибудь работу, чтобы заработать немного денег.
– Поздравляю, кажется, ты начала жить опять!
На следующий день они взволнованно прощались на пороге. Когда такси завернуло за угол, Джина вернулась в квартиру. Она действительно чувствовала себя лучше. С каждым днем силы возвращались к ней. Бог знает, что было бы с ней, если бы не приехала Фрэнки. Она сварила кофе и принялась вскрывать почту. Она рассортировала письма по кучкам, откладывая личные письма, среди которых были счета, и начала читать.
Через полчаса Джина подошла к бару и налила себе стакан неразбавленной водки, села на диван и уставилась пустым взглядом на письма перед ней. Четыре письма из банка, требующие немедленной оплаты пяти тысяч фунтов за превышение кредита на их личном счете и последнее предупреждение от «Америкен Экспресс Кард». Счета на сотни фунтов из дорогих лондонских ресторанов и ночных клубов и на тысячу фунтов от «Ван Клиф и Арпелз». Три счета за коммунальные услуги: газ и электричество, записка от хозяина с требованием немедленной оплаты аренды квартиры за последние два месяца.
Джина осушила стакан и налила еще. Наступила ночь, ее охватил леденящий душу страх. Огромная сумма, которую она должна заплатить, шокировала ее. Она выдавила из себя кривую усмешку. Если бы у Мэтью был отдельный счет… но, к сожалению, его не было. Ей предстояло еще заплатить счета по кредитной карточке, которой Мэтью расплачивался в местах, о которых Джина даже не слыхала. Она с ним, определенно, там не бывала.
Тот пьедестал, на который Джина воздвигла Мэтью со времени его смерти, стал гораздо ниже, когда она поняла, что Мэтью бывал где-то без нее. С Паулой. Она отогнала от себя эту мысль. Его уже нет, и ни о чем нельзя спросить. Тогда она просто поделилась с ним своими сомнениями и поверила его клятвам о том, что все давно закончилось.
Шесть тысяч восемьсот сорок три фунта.
Она посмотрела на эту цифру и потянулась за водкой, но тут же отдернула руку. Ей предстояло сделать много звонков. Завтра ей понадобится свежая голова.
Перед сном, хотя, скорее всего, это будет бессонная ночь, Джина открыла письма с соболезнованиями. Она увидела открытку от Джойс, подписанную просто «Мама». Было в этом слове что-то холодное и отчужденное, словно Джойс была едва с ней знакома. Джина выкинула открытку в корзину. У нее не было сил, чтобы тратить их на мать, которой, скорее всего, было наплевать на собственную дочь. В три часа утра она приняла снотворное. Оно отказалось делать свое дело, и, чтобы не валяться, уставившись в потолок, Джина поднялась в семь часов и принялась составлять список людей, с которыми ей нужно было связаться.
