Эмма Чейз - Все смиренно
Но еще должна быть страсть — непреодолимое влечение. Необузданное желание. Иногда, как у Стивена и Александры, накатывать волнами. Они балуют себя этим, если в суете жизни им выпадает такой шанс. Но если страсть ушла, и ты даже не думаешь о том, чтобы возобновить этот огонь — все, что тебе остается — это дружба. Партнерство.
В восемьдесят лет, этого может быть вполне достаточно. Но в чертовы двадцать пять? Ты просто плывешь по течению.
— Ты готов идти? — спрашивает меня Ди.
— Ага. Кажется, на вечер мы остались с тобой вдвоем.
Она тыкает в меня кулаком.
— Воины уик-энда… в среду. Давай, пошли.
* * *Следующие несколько часов, мы ходим по барам. Играем в дартс и бильярд. Она сделала меня на пятьдесят баксов в нашей последней игре, потому что я не сразу понял, что имею дело с опытным жуликом.
А следовало бы знать.
В конце концов, мы оказываемся в клубе — прижимаясь, потираясь друг о друга в толпе людей на танцполе. Но все это время Ди более податливая, чем обычно. Она кажется какой-то подавленной. Встревоженной. Не та непредсказуемая и бунтарская девчонка, которую я знал последние несколько недель.
Я завершаю вечер — намного раньше, чем это бывало в прошлые года — и мы возвращаемся к ней домой. Там мы просто заваливаемся на диван и болтаем ни о чем… и обо всем. Постепенно, мы заговариваем о домашних питомцах, и я рассказываю ей все о Кинге, огромном черном Датском Доге, с которым я вместе рос. Я искренне любил этого здорового волосатого засранца, поэтому был вроде как в ужасе, когда Долорес сказала:
— У меня никогда не было собаки.
— Правда? Никогда? Даже… чихуахуа?
Она машет головой.
— У меня был хомячок — они довольно самостоятельные. Моя мама никогда не хотела брать на себя ответственность за собаку. Плюс сюда еще и слюнофобия.
Я улыбаюсь, потому что чувствую, что это будет забавно.
— Что?
— Слюнофобия. У меня стойкое отвращение к любому человеку или животному с чрезмерно продуктивной слюнной железой.
— Ты сейчас шутишь.
— Я еще могу терпеть слюнявые поцелуи — ну ты это уже знаешь. Это довольно возбуждает, в определенные моменты. Но слишком много слюней — это мерзко. А харкание, распускание слюней — это просто недопустимо. Прям тошнит.
Долорес не волнует грязь или пот или неопрятность. Она не боится грызунов — даже крыс размером с кота, которые рыщут по городу и довольно-таки ужасны, я вам скажу. Она влюблена в мой мотоцикл и на самом деле любит змей. Ничего не могу поделать, но такой бзик — это прореха в броне «мне на все похрен» — кажется мне прикольной. Смешной.
И мне хочется прям поиздеваться над ней немного на эту тему.
Девятилетний мальчишка, сидящий во мне — тот самый, который махал длинноногим пауком у лица Александры, не смотря на последствия, которые следовали за этим — вылазит наружу. Это единственное объяснение того, что я делаю дальше.
— Значит… тебе не понравится, если я сделаю вот так?
Я громко очищаю свой нос и скапливаю на задней стенке горла большой шарик слизи.
Долорес отклоняется назад, с отвращением закрывает глаза и поднимает руки в знак протеста:
— Не делай так больше.
Я сглатываю слюну и насмехаюсь:
— Думаю, ты, на самом деле, не захочешь, чтобы я тут перед тобой изобразил Джона Бендера.
Джон Бендер — это из «Клуба «Завтрак». Если вы не понимаете, о чем я, посмотрите и узнаете.
Она, и правда, выглядит немного так, будто в панике.
— Даже не смей!
Я широко улыбаюсь. Потом наклоняю голову назад, открываю рот и выпускаю в воздух огромный харчок. Он пролетает какое-то расстояние, на мгновение зависает, а потом снова приземляется в мой раскрытый в ожидании рот. Прежде чем я успеваю сказать «вкусно», Ди уже орет, вскочив на ноги.
— Ааа! Как противно!
Она скачет, пританцовывая, будто ей под платье заползли муравьи, и тычет в меня пальцем, когда орет:
— Ты больше не Мальчик-Клитор или Бог! Ты Человек-харчок и ты мне противен! Больше никогда не буду с тобой целоваться!
— Ты бросаешь мне вызов?
Она нервно смеется и отходит назад.
— Нет… нет, ты и твой грязный язык держитесь от меня подальше!
В один миг, я соскакиваю с дивана и хватаю ее за талию. Ди старается вырваться и мы оба с визгом падаем на пол, катаемся по нему и смеемся. У меня получается оказаться сверху. Сцепляю вместе ее запястья и завожу ее руки над ее головой. У нее просто нет шансов сбросить меня, но это не останавливает ее от попыток.
И, может, это трение от того, что она извивается под моим телом. А, может, от того, что мне так весело. А, может, это такое фантастическое сексуальное влечение, которое мы испытываем, находясь именно в этом позе. Но какая бы ни была причина, я тут же, ужасно возбуждаюсь.
Тем не мене, я игнорирую свой стояк. Он еще не скоро пройдет. А мне надо ее немного попытать. Как щупальца из научно-фантастического ужастика, мой вытянутый язык медленно приближается к лицу Ди. Голова Ди мечется из стороны в стороны, а крик режет слух.
Потом она пытается меня укусить.
А я продолжаю настигать свою добычу. Лизнул ее щеку, потом лоб — при этом отставляю смачные слюнявые следы, как личинки, которые мутировали от утечки радиации. Добираюсь до ее закрытых глаз, и только собираюсь приблизиться к ее шее, когда в дверь раздается громкий звук.
Интересно, может соседи услышали громкий крик Ди и вызвали копов. Я скатываюсь с нее. Она поднимается, издает хрюкающие, но бунтарские звуки, пока вытирает свое лицо. Потом она мне грозит:
— Тебе крышка, Фишер. Не смыкай ночью своих глаз.
Я просто смеюсь.
Ди открывает дверь, даже не посмотрев в глазок. А там стоит, с поникшей головой, футляром с гитарой в руках — Билли Уоррен. Он поднимает глаза на Ди и спрашивает:
— Можно я останусь сегодня здесь?
Ди шире открывает дверь и Билли заходит.
— Да, конечно. Что… ты в порядке?
Он забрасывает свою гитару в угол. У него влажные глаза, словно он сдерживает слезы, но у него не получается:
— Кейт и я… мы… расстались с Кейт.
ГЛАВА 15
Билли рассказал Долорес некоторые детали, после чего настоял, чтобы она проверила, как там Кейт — звучит так, словно ее поезд переехал. Ди хватает свое пальто, и уже у дверей смотрит мне в глаза. Потом кивает головой в сторону своего брата, молча прося меня о том, чтобы я побыл с ним, пока ее нет.
Я киваю головой. На ее лице благодарная улыбка, и она уходит.
Оставив меня и малыша Билли одного.
Чувствую себя так, будто мне надо играть роль хозяина, но это квартира его сестры — очевидно, что он должен чувствовать себя здесь комфортно — потому что он знает, где находится крепкий ликер. Как только дверь закрывается, он проходит на кухню и возвращается с бутылкой водки, двумя стопками и пивом.
