Чарльз Шиэн-Майлс - Просто не забывай дышать
— Черт возьми, скажи это.
Он поворачивается и указывает на меня пальцем.
— Я предупредил ее.
— Что?
— Я предупредил ее вчера. Предупредил, что твой чертов разум жертвы перевернет все с ног на голову и заставит тебя с ней порвать.
— Что за черт?
Он качает головой.
— Скажи мне, что ты не накручивал себя сделать что-то по пути домой. Скажи мне, что я неправ, Пэриш.
На этот раз я отвернулся. Я не могу сказать ему это. Потому что он прав.
Он указывает за дверь и вниз по коридору.
— Она там, ждет. Сложив руки на коленях. С прямой спиной. Пытается держаться. Пытается оставаться храброй, хотя знает, что вот-вот ты разобьешь ее сердце на миллион кусочков. Уже во второй раз. Потому что она тоже знает. Мы оба знаем тебя, так же хорошо, как ты знаешь себя, мудак. И позволь сказать, что ты не спасешь ее от всего, делая это. Ты просто разобьешь ей сердце, и свое, и растеряешь все хорошее в твоей жизни.
Я хмурюсь и говорю.
— Ты не знаешь, о чем, черт возьми, говоришь, Шерман.
— Фигня. Я был там, Пэриш. Я был там, когда Ковальски бросился на гранату. И я был там, когда Робертс умер. И я говорю, тебе нужно прекратить убиваться из-за этого дерьма. Ты не убивал ни одного из них. Это была не твоя вина, не моя, ни чья, за исключением чертовых террористов, которые убили их.
— Какое это имеет отношение к делу?
— Просто скажи, что ты собираешься сказать Алекс.
— Почему? Почему, во имя Господа, тебя это волнует?
— Потому что мы братья, мужик. Мы прошли через дерьмо, о котором никто не знает. Мы прошли через дерьмо, о котором они не хотят знать. И я не хочу видеть, как ты портишь свою жизнь. И я забочусь об Алекс и ее сестре, и я не хочу видеть, как ты испортишь ее жизнь тоже.
Я кричу в ответ.
— Ты не понимаешь, я не подхожу ей! Я не отличаюсь от своего отца! Что если я ударю ее? Вместо этой чертовой решетки? Что тогда? Когда-нибудь это случится! Однажды я потеряю контроль и, в конечном итоге, раню ее! А я лучше умру! Я убью себя, прежде чем сделаю это с ней, Шерман. Это я имею в виду.
Он качает головой.
— Это чертова отговорка, Пэриш. Ты это ты, а не твой отец.
Затем открывается дверь. За ней стоит она. Плачет. И я больше не могу это выносить. Потому что она плачет из-за меня. Она плачет за меня.
— Боже, Алекс. Мне так жаль. Я не могу сделать это.
Она смотрит на меня, слезы текут по ее лицу, и говорит:
— Ты не должен.
Я отворачиваюсь от них, ставя руки на стену, и медленно моя голова упирается в нее.
— Алекс, — говорю я, — ты… ты на много лучше меня. Я всегда был бестолковым. Ты не понимаешь? Я не хочу тянуть тебя с собой ко дну.
Она подходит ко мне и касается моей руки, затем обнимает.
— Дилан, — шепчет она. — Ты пробуждал лучшее во мне. Всегда.
Я шепчу:
— Но я облажался, Алекс. Если бы я не поступил так, как поступил, как мой отец всегда поступал, мы бы никогда не пошли в тот патруль. И Робертс не умер бы.
— Черт, — говорит Шерман, падая на кровать. — Возможно, ты чертовски прав. Если бы нас не выслали в тот день, тогда это был бы другой патруль. И знаешь что? Тогда они бы попали во все это дерьмо. Если бы это был второй взвод, если бы они вышли в соответствии с графиком, и облажались как мы, ты бы чувствовал сейчас вину? Господи, Дилан. А как же после того, как ты уехал? Уэбер попался три недели спустя. Пытался пописать, и снайпер застал его. Он умер с висящим чертовым членом. Это тоже твоя гребаная вина? Вот что такое война.
Я смотрю на него, чувствуя себя более потерянным, чем когда-либо. Я не знал про Уэбера. Он умер, пытаясь пописать?
Я долго и внимательно смотрю на Алекс. В душе слезы и горе. Затем я думаю, насколько было бы хуже, если бы я впустил ее в свой мир. Мир, в котором человек погиб, пытаясь помочиться, в котором пьяные мужья избивают своих жен до полусмерти, в мир, где ее парень попадает под суд за нападение, или, возможно, покушение на убийство.
Я не могу сделать это для нее.
Я качаю головой во внезапном отрицании и говорю практически шепотом.
— Прости, Алекс. Я не могу сделать это с тобой. Слишком большой риск. Все кончено. Мне очень жаль.
Выражение ее лица не меняется, только слегка напрягается. И, возможно, она становится чуть прямее. Но я могу видеть боль в ее глазах, за которую она меня никогда не простит. Она смаргивает, очищаясь от этого, затем говорит:
— Мне тоже, Дилан. Ты понятия не имеешь насколько. Но позволь мне сказать тебе одну вещь.
Она подходит ближе, чем уже была, пока мы не оказываемся лицом к лицу, не более двух дюймов друг от друга.
Ясным, сильным голосом она говорит:
— Ты не можешь решать, что для меня риск. Ты не решаешь что хорошо для меня, а что — нет. Это мое решение, Дилан. И я выбираю не разрушать свое настоящее из-за риска в будущем, который произойдет или нет. Ты должен подумать об этом.
Затем она разворачивается и уходит.
Шерман стоит, смотрит на меня, затем выругивается. Он качает головой, затем говорит:
— Я никогда не думал, что скажу это тебе, Дилан. Но ты идиот. Я не останусь тут, чтобы наблюдать за крушением этого поезда.
Мои глаза перемещаются к нему, и я говорю, мой голос холоден.
— Я не спрашивал тебя.
Он вздыхает, его плечи опускаются. Он выглядит расстроенным, его лицо и глаза обращены к полу. Мгновение он выглядит так, словно собирается сказать что-то еще, но останавливается. Затем он поворачивается и уходит.
И вот так просто я снова один.
Глава 12
Простите, что дал вашему ребенку умереть
(Алекс)
Шерман догнал меня в двух кварталах от квартиры Дилана. Я слышала, как он звал меня, но продолжала идти. Я была слишком занята, слишком зла, чтобы остановиться.
Он, наконец, догоняет меня и пристраивается к моему шагу. Сначала он ничего не говорит.
День был довольно теплым, немного темным, несколько листьев было разбросано тут и там. Вполне соответствовало моему мрачному настроению.
Наконец, я полностью останавливаюсь. Шерман делает еще два шага, чтобы сбавить темп, затем разворачивается и говорит:
— Ты хорошо это восприняла.
— Я могу убить его, — говорю я.
— Злость это хорошо, — отвечает он.
— Я не могу больше плакать, ясно? Он принял свое глупое решение.
— Хочешь поговорить?
— Не особо.
— Просвети меня.
Я делаю глубокий вдох. Я не могу сосредоточиться на своих эмоциях. Внутри пустая дыра. Это пугает меня больше, чем что-либо другое.
Как Дилан смеет просто… отнять часть меня таким образом? Я знаю, что это вопрос времени, когда придет боль. И когда это произойдет, я не знаю, что буду делать. Возможно, просто полностью развалюсь на части.
![Вив Дэниэлс - Только ты [ЛП]](/uploads/posts/books/2145/2145.jpg)
