Жаклин Сьюзанн - Долина кукол
– А ты смотри на них точно так же. Никогда и никому не позволяй заставлять себя делать то, чего ты сама не желаешь. Сохраняй свою индивидуальность.
– Думаю, у меня еще нет своей индивидуальности.
– Индивидуальность есть у каждого. Одна – подлинная, своя, а другая – напоказ, пыль в глаза. Я склонен считать, что ты испытываешь удовольствие от того, что в пятницу напоказ будешь играть роль пассивной девушки, пытаясь тем временем найти свое подлинное «я».
– Помнится, ты говорил, что по натуре я – борец.
– Думаю, что да, но только борец за других. Она отпила свой джинджер эль. Он предложил ей сигарету.
– Я не ошибся?
– Нет, по-моему, попал в самую точку, – она весело посмотрела ему в глаза. – Но я действительно боролась. Это когда…
– Да, ты приехала в Нью-Йорк. Но ответь мне, Анна, неужели это останется единственным славным достижением в твоей жизни?
– А в твоей? – глаза у нее вдруг яростно сверкнули. – Война окончена, но жизнь продолжается. Намерен ли ты снова бороться?
– Я борюсь уже сейчас, – тихо сказал он.
– По-моему, когда я с тобой, то никогда не говорю ни о чем пустом и легкомысленном, – криво усмехнулась она. – Но сейчас начала не я. И думаю, мне лучше выпить виски.
Знаком он подозвал официанта и заказал два виски. Подняв рюмку, она произнесла тост:
– Возможно, если я выпью это, то сумею сказать что-нибудь такое, что рассмешит тебя.
– Охотно посмеюсь. Но пить виски тебе вовсе не обязательно.
Она залпом выпила полрюмки и сказала слабым голосом:
– Вкус ужасный, и я все равно не могу придумать ничего смешного.
Он взял рюмку из ее руки.
– Почему для тебя так важно, чтобы я смеялся?
– Я видела тебя в тот вечер в «Ла-Ронд»… с Дженифер Норт. Ты очень много смеялся. Я думала об этом… – Анна опять взяла свою рюмку. – Что она тебе такое говорила? – Она сделала еще глоток.
– Давай допивай все. К тому же это была хорошая мысль. По крайней мере, сейчас ты борешься за саму себя.
– А за что борешься ты, Лайон?
– За тебя.
Их глаза встретились.
– За меня тебе нет нужды бороться, – тихо сказала она.
Он быстро сжал ее ладонь. Перстень Аллена больно врезался ей в кожу, словно мстя за эту ласку. Но она ничем не показала, что в палец ей впивается острый ободок. Глаза Лайона были так близки…
– Ну что ж, смотрю, вы оба уже выпили, – раздался голос Генри Бэллами. Он бодро приблизился к ним, подозвал официанта и заказал себе выпить.
Анна торопливо отдернула руку. Перстень поцарапал кожу. Генри со вздохом сел.
– Да валяйте, держитесь себе за руки, – небрежно позволил он. – Не обращайте на меня внимания. Вы же оба молоды, черт возьми, вот и радуйтесь этому. Нет, я серьезно: когда ты молод, то думаешь, что останешься таким навсегда. И вот однажды просыпаешься, а тебе уже за пятьдесят. И фамилии в некрологах – не каких-то незнакомых стариков, а твоих же сверстников и друзей.
Официант принес ему рюмку, и он залпом осушил ее.
– Продолжай, Генри, – рассмеялся Лайон, – хуже, конечно, ничего быть не может. – Протянув под столом руку, он вновь нежно сжал ладонь Анны.
– Может, – возразил Генри. – И на этот раз намного хуже. Либо Элен становится все несноснее, либо я старею.
– Элен всегда ведет себя как барракуда, пока шоу не пройдет в Нью-Йорке,
– непринужденно ответил Лайон.
Генри достал из кармана, записную книжку, раскрыл ее и посмотрел на столбик какого-то перечня.
– Желаете послушать ее претензии? И это касается только организаторов. Плохое освещение в ритмическом номере; во втором отделении от вечернего платья за милю несет потом; при исполнении песни оркестр играет слишком громко; песня Тэрри Кинг тормозит все действие, и та поет, как на похоронах; исполнение кордебалетом фантастических эпизодов сновидения затянуто; в конце каждой песни Элен свет на сцене выключается – это мы хотим, чтобы в ответ на аплодисменты она раскланивалась только один раз; дуэт нужно переделать в сольный номер – у партнера нет слуха; Тэрри Кинг играет свою роль неестественно, нарушает равновесие всего шоу. – Он сокрушенно покачал головой и подал знак, чтобы ему принесли еще рюмку. – Боже, до чего же я ненавижу этот бар, – проговорил он, оглядываясь по сторонам и приветствуя взмахами руки агентов и продюсеров, прибывших на премьеру.
– Ненавижу всех сукиных детей, что приехали сюда в надежде на провал. – Он улыбнулся какому-то человеку, проходящему по залу. – И все караулят Гила Кейса. Очень уж им нравится, когда провал терпит продюсер-джентльмен. Он у них в печенках сидит со своим гарвардским дипломом… – Генри опять тяжело вздохнул. – Это самый мерзкий бар на свете, и я провел здесь несколько самых мерзких вечеров в своей жизни.
Анна и Лайон заговорщически улыбнулись друг другу. Они-то знали, что здесь самое прекрасное место в мире. «Если бы только я могла остановить это мгновение, – говорила она себе. – Что бы потом ни случилось со мной в жизни, эта минута останется для меня самой счастливой из всех».
Они быстро поужинали в старомодном ресторане отеля. Генри и Лайон знали здесь почти всех. Из артистов здесь никого не было – в эту минуту они торопливо дожевывали бутерброды у себя в номерах и заново укладывали растрепавшиеся прически. Не обращая внимания на разговор и будоражащую атмосферу, Анна не сводила глаз с Лайона. Время от времени их взгляды встречались, и тогда они оба пристально смотрели друг на друга. Ей с трудом верилось, что это происходит с нею… происходит именно так, как она и надеялась… чувствовала… как ей и мечталось.
Генри подал знак, чтобы принесли счет.
– Анна, я вижу, ты вся на нервах перед премьерой: даже не притронулась к ужину. Ладно, поешь попозже. Гил Кейс закатывает после представления большую пирушку.
Все билеты были распроданы. Учитывая такое нашествие людей, так или иначе связанных с эстрадой, публика взвинтилась – точь-в-точь как на премьере в Нью-Йорке. Анна сидела между Лайоном и Генри в третьем ряду. Погас свет, и оркестр заиграл увертюру. Лайон нашел ее руку. Она ответила на его пожатие, от счастья голова у нее пошла кругом.
Шоу началось с яркого музыкального номера. Костюмы были чистыми, новыми и яркими. Девушки кордебалета, всего несколько часов назад растрепанные и непривлекательные, теперь в свежем персиковом гриме выглядели красавицами. Всего за несколько минут атмосфера в зале наэлектризовалась – неуловимые токи пробежали между зрителями и артистами.
Когда на сцене возникла Дженифер Норт, выхваченная ярким пучком света из остального кордебалета, по залу пронесся вздох изумления и восхищения. Она двигалась медленно, покачиваясь в такт музыке, в расшитом золотом платье, облегающем каждый изгиб, каждую линию ее невероятно красивой фигуры.
