Джасинда Уайлдер - На веки вечные
Внезапно все исчезло. Все в мире, кроме меня, кофейного столика, Алекса, моего нового друга, блокнота, открытого на чистой странице и угольного карандаша. До этого я их не замечал. Я взял блокнот и карандаш и позволил правой руке делать то, что ей хотелось. Сначала рука нарисовала круг. Я с интересом наблюдал, как моя рука рисует, не совещаясь с мозгом. Круг стал овалом, занял большую часть страницы. Через центр прошла вертикальная линия, а в верхней части овала ее пересекла слегка изогнутая горизонтальная линия. Выходит, я рисовал лицо. Хмм. Я смутно ощущал, что Алекс смотрит на меня, но не возражал. Все было в порядке.
Хотя, нет, не все было в порядке; я это знал, но мне просто было все равно. Я рисовал, и это было здорово. Я не рисовал целую вечность. С тех пор... как мы с Луизой занялись любовью на прощание.
Глаза, изящный нос. Не нос Луизы, и не ее губы. Кого же я рисовал?
Только когда появилась прядь волос, которая закрывала глаз и левую скулу, я понял. Эвер. Я рисовал Эвер. Но... это не была Эвер из моих воспоминаний о лагере. Это была Эвер из сна, из того безумного сна, который мы с ней разделили. Отличия были неуловимы, но я ощущал их. Взгляд стал более твердым, в глазах появилась печаль. Изгиб ее губ намекал на то, что они были готовы улыбнуться, рассмеяться, а в глазах было что-то еще, что-то темное, горячее и страстное. Все было в этом рисунке, и я не мог смотреть на него. Мне нужно было отвернуться, но моя рука решила по-другому, так что я продолжил рисовать ее, и милые черты становились все более четкими и с каждым штрихом все более завораживающими.
Внезапно я остановился. Моя рука перестала двигаться, а со страницы блокнота на меня смотрела Эвер.
— Чувак, это... просто потрясающе. Чертовски фотореалистичная хренотень, чел. Кто она? И почему она такая, блин, печальная?
— Она... я ее встретил довольно давно, и она важна для меня. Она печальна потому, что... ну, это не моя история. Я даже не знаю, почему.
— Ну теперь понятнее, — бесстрастно сказал Алекс.
Я пожал плечами.
— Я не хотел рисовать ее. Моя рука просто зажила своей жизнью. Эта девушка, так сказать, очень близкий мне человек.
— Не могу сказать, что в моей жизни есть кто-то, кого можно назвать «близкими», — Алекс интонацией заключил эти слова в кавычки, — но, думаю, я могу это уважать. Хотя, ясно видно, что в ее глазах творится много какой хрени.
— А ты часто ругаешься.
— Так бывает, когда я под кайфом, то есть большую часть времени, так что, наверное, да. А ты против?
— Да нет.
Я осторожно вырвал страницу и положил ее на ногу, рисунком вниз. Я не мог вынести взгляда Эвер, нарисованной углем, пока ощущал, как кружится голова и земля уходит из-под ног.
— Ближе всего к тому, кого можно назвать «близким», наверное, Эми. Она моя подружка для перепиха.
— Не такой уж и близкий человек, раз ты мне об этом рассказываешь, — сказал я, опустив голову на подушку, глядя в потолок и ощущая вращение земли вокруг солнца, наклон улиц и блеск звезд.
-— Ну, ты же мой сосед по комнате. Ты курил мою травку. Теперь мы братья. И между нами с ней нет ничего серьезного. Мы просто встречаемся пару раз в неделю и трахаемся.
— Просто трахаетесь? Не разговариваете, никуда не ходите?
— Обычно мы выкуриваем трубку, перекусываем и идем домой. Сюда или к ней, на другой конец города. Она ходит в Уэйн.[38] Эми занимается литературой. Безумно классная, но еще просто безумная. В смысле, совсем чокнутая. Когда она говорит, использует эти метафоры, которые не имеют никакого смысла, и все болтает о том, как когда-нибудь она напишет эту книгу. У нее все спланировано, она изучает материал, делает заметки, но так и не пишет ее. Но она просто помешана на этом. Я даю ей покурить, просто чтобы она нахрен заткнулась.
Алекс поднялся, пошатываясь, прошел на кухню и вернулся с двумя банками пива «Бад Лайт», одну из которых бросил мне.
— Это, блин, по-настоящему бесит. То есть, напиши уж эту чертову книгу или заткнись. Господи. Такие-то персонажи, такие-то повороты сюжета и побочные сюжетные линии, и всякие завихрении и мотивы, но я никогда не видел, чтобы она писала или слышал, как она говорит, что продвинулась. Ничего. Пустой треп. Но книги она знает, это точно. Читает столько книг, что я о них и не слышал. Хотя, трахается она как богиня, а это все, что меня интересует. Она это знает, и я тоже. Мы об этом говорили.
По какой-то причине я никак не мог это понять. То есть, я, конечно, никогда не был влюблен в Луизу, но она была мне не безразлична. Она что-то для меня значила. Мы провели вместе два года нашей жизни. Но между нами никогда не был только секс. Скорее, дружба. Мы не трахались, даже если это и нельзя было назвать «занимались любовью». Я решил, что для этого слов не найти.
— Если ты не занимаешься любовью, потому что не влюблен, но и не трахаешься, потому что это нечто большее, как думаешь, как это называется? — спросил я у Алекса.
Он и глазом не моргнул от этого несоответствия.
— Вот дерьмо. Не знаю. Хороший, блин, вопрос. Трахаться — это... страсть. Это жар. Это грязь. Речь идет о действиях, об ощущениях. Вот и все. Заниматься любовью... тут дело касается сердца. О том, чтобы делиться какой-нибудь хренью. Знаешь? Со мной это было. До Эми. Эта сучка, блин, сердце мне разбила. Лиза. Лиза Эйлин Миллер. Втюрился в нее по самые уши. Пять лет. До десятого класса, а потом, год назад, она пошла и переспала с моим лучшим другом. Родила от него, вышла замуж. Ушла от меня, даже не обернувшись. Да и хрен с ней, с ним, со всеми.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Блин. Прости, просто не сдержался, да? У меня хроническое недержание языка. Травка вроде как убивает во мне фильтр, знаешь? Ну, так вот, я не знаю, как это назвать. Эмоционально значимый секс? Траханье со смыслом? Не знаю.
— Как у тебя это получается? Трахаться без привязанности?
Алекс взял трубку со столика, где она лежала, позабытая всеми, затянулся и передал мне.
— Все дело в том, думаю, чтобы найти подходящую цыпочку. Можно сказать, мне повезло. Я встретил Эми в баре. Мы рассказали друг другу о наших бывших, о том, как нам обоим хочется заниматся любовью без обязательств, вот и все. Мы договорились, что ограничимся этим, а если бы для одного из нас это переросло в нечто большее, мы бы сказали об этом. Наверное, ты просто об этом не задумываешься. Не делаешь это чем-то личным.
— Не знаю, смог бы я так.
— А у тебя была девушка, которую ты любил?
Алекс взял блокнот, карандаш и провел ломаную линию. Потом еще одну, а потом дугу, а потом серию изогнутых линий, и внезапно эстетическое содержание обрело форму.
