Татьяна Корсакова - Судьба No. 5
Ей не хотелось где-нибудь ужинать, но еще больше не хотелось оставаться этим вечером одной. Зинон до сих пор не включила мобильник, и можно было предположить, что подруга останется «недоступной» до самого утра.
— Хорошо, дай мне пять минут и…
Она не успела договорить — зазвонил телефон. В тишине кабинета этот звук показался оглушительным и почему-то зловещим. Алиса испуганно посмотрела на Ольгерда.
— Мне взять трубку? — спросил он.
Она кивнула. Ольгерд подошел к телефону.
Это был очень важный разговор. Алиса сразу это поняла по тому, как он напрягся, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих трубку. На том конце провода все говорили, говорили, а Ольгерд лишь кивал.
— Кто это? — Алиса попыталась забрать трубку, но он нетерпеливо махнул рукой, развернулся к ней спиной.
Она запаниковала. Что же там такое случилось? Что заставило невозмутимого и галантного Ольгерда вести себя так некорректно?..
— Я все понял, мы уже выезжаем. — Он отложил трубку, нерешительно посмотрел на Алису.
— Что? Кто это был? Куда мы выезжаем?! — спросила она, чувствуя, как ноги наливаются свинцом и колени начинают мелко дрожать.
— Ты только не волнуйся. — Ольгерд взял ее под руку.
Все самые страшные новости начинаются с фразы «ты только не волнуйся» — Алиса была в этом уверена.
— Кто?!
— Зинон. С ней произошел несчастный случай. Она выпала из окна.
Ноги ее больше не держали, Алиса рухнула в кресло, спросила шепотом:
— Она жива?
— Жива. — Ольгерд налил ей воды. — Но состояние очень тяжелое. Нас просили приехать.
— Куда? — Алиса оттолкнула стакан. — Куда ее увезли?
— В Склиф.
К Зинон их не пустили, не помогли ни уговоры, ни деньги. Состояние крайне тяжелое. Пациентка прооперирована и находится в отделении интенсивной терапии. Прогнозы пока делать рано. Вот и все, что им с Ольгердом удалось узнать у врачей. Чуть более разговорчивыми оказались служители правопорядка. С их слов картина вырисовывалась страшная, просто немыслимая. Зинон выпала или выбросилась — это еще предстояло выяснить — из окна своей квартиры. Зинон жила на пятом этаже, у нее почти не было шансов, но ей повезло, если это можно назвать везением: она упала на «козырек» подъезда и осталась жива.
— От нее за версту несло алкоголем, — сказал мальчишка-милиционер. — В таком состоянии выпасть из окна — раз плюнуть. Влезла на подоконник шторки поправить или еще что — и тю-тю, прямо через окно.
— Окно было открыто? — Алиса заставляла себя не думать о лежащей в реанимации подруге, она пыталась понять, что произошло. — Зинон никогда не открывала окон, у нее кондиционеры.
— Может, в трезвом состоянии и не открывала. — Мальчишка-милиционер почесал затылок. — А по пьяни открыла.
— Зинон не пьет! — сказала она с нажимом. — Не пьет и не открывает окон.
— Да? Тогда, может, это не она лежит сейчас в реанимации? — спросил мальчишка ехидно, и Алисе захотелось его ударить — сильно, наотмашь. Чтобы он перестал язвить, чтобы на собственной шкуре почувствовал, что значит — больно. Она сжала кулаки так, что ногти впились в кожу. Надо держаться, ради Зинон.
— А что это за история с помершим банкиром? — вдруг спросил мальчишка. Серые, с прищуром глаза смотрели на Алису в упор, и ей стало ясно, что он не так прост и не так бездушен, как кажется, просто у него такая работа, сволочная.
— Не понимаю, о чем вы, — сказала она холодно.
— Я о Ремизове. Ходят слухи, что ваша подруга довела его до ручки.
— Ходят слухи?! — Алиса презрительно улыбнулась. — Не знала, что в обязанности милиции входит сбор городских сплетен.
— В наши обязанности много чего входит. — Парнишка тоже улыбнулся. — Такие, как вы, заваривают кашу, а такие, как я, ее расхлебывают.
Это заявление попахивало классовой враждой. Оно о многом говорило. Парнишка небось вырос в рабочем квартале, скорее всего, в неполной семье. Чтобы вырваться из окружающей его серости, стал ментом. Мог бы поступить в какой-нибудь вуз, но на вуз у его мамы не было денег, а у него самого не хватало знаний, и он нашел единственно правильный выход. Мальчик вырвался из серости и грязи, стал профессионалом, научился уважать в себе человека, но так и не научился мириться с теми, кто «по другую сторону баррикад», с теми, кого он теперь должен был защищать. Алиса его понимала — сама когда-то была такой, — но не одобряла.
— Мы вам еще нужны? — спросила она устало.
— Нет, — буркнул мальчишка, — пока нет. Если понадобитесь, вас вызовут.
— Как скажете. — Алиса отвернулась, взяла Ольгерда под руку. — Поезжай домой.
— А ты?
— Я вернусь к Зинон.
— Но врачи говорят, что до утра ничего не изменится.
— Я помню их слова. Ольгерд, спасибо тебе за поддержку, но будет лучше, если я побуду рядом с ней.
— Я с тобой. — Ольгерд решительно тряхнул снежно-белыми волосами.
— Езжай домой, — сказала она мягко и убрала свою руку. — Извини, мне нужно побыть одной.
Он хотел было возразить, но передумал, проводил ее до крыльца больницы. Поцеловал в щеку, шепнул:
— Не приезжай завтра на работу, отдохни.
— Зинон никогда не открывала окна. — Она всхлипнула. — Ты мне веришь?
— Да, я тебе верю. Держись, Алиса.
Ночь прошла в метаниях и мучительных ожиданиях. Наступивший день не принес облегчения. Операция не помогла. В состоянии Зинон ничего не изменилось, она так и не вышла из комы.
— Сколько еще ждать? — спросила Алиса у врача.
— Я не знаю. — Тот развел руками. — Мы сделали и делаем все, что в наших силах. Мы удалили субдуральную гематому, прооперировали разорванную селезенку, удалили кровь из брюшной полости. Остальное не в нашей власти.
— А в чьей? — спросила она с надеждой.
Врач грустно улыбнулся, поднял глаза к потолку.
Алиса расплакалась…
* * *— Уф! — Виктор опрокинул в себя рюмку коньяка. — Терпеть не могу такие мероприятия. Столько никому не нужного пафоса и официоза! Значит, так, Клим, слушай мою волю! Если я умру раньше тебя, хочу, чтобы ты присмотрел за моими похоронами. Никаких чертовых катафалков, никаких гробов с кондиционерами, никакой прессы. И еще, проследи, чтобы крышка гроба была закрыта, а музыка играла какая-нибудь жизнеутверждающая. В следующей реинкарнации я собираюсь стать рок-музыкантом.
— Отвали. — Клим сбросил пиджак, ослабил узел галстука. — Ты переживешь нас всех.
— Ремизов тоже так думал — и где он сейчас? Закатил пир горой, повеселился напоследок — и отдал богу душу. Клим, там точно не было никакого криминала? В наше время быть банкиром опасно для жизни, отстреливать начали нашего брата.
