Олег Рой - Я тебя никому не отдам
Это было ужасно странно. Странно и… неприятно. Таня по большей части не задумывалась о том, насколько она привлекательна и привлекательна ли вообще. Носила одежду сорок четвертого (российского сорок четвертого, не европейского!) размера, предпочитая не сковывающий движений трикотаж и обувь, главным требованием к которой было опять же удобство. Она знала, что на ее «почти классическом», привлекательном без всякой косметики лице можно нарисовать и «голливудскую» красотку, и рыночную «феклу», знала, как подчеркнуть – или, наоборот, затушевать – плюсы или минусы внешности. Знала о неоспоримых достоинствах своей фигуры, о том, какое впечатление производят ее волосы, – если фигуру и волосы не прятать, что нередко приходилось делать. Умела носить и вечерние платья с туфлями на неправдоподобной высоты шпильках, и офисные костюмы (волосы убрать в гладкий узел!), и хипповские тряпки, и почти непристойные «суперсекси». Это была просто работа, почти маскарад. Как говорят, ничего личного. Когда специально не требовалось создавать определенное впечатление, ей, в общем-то, и дела не было до того, как выглядит ее отражение в зеркальном стекле ближайшей витрины и сколько мужчин посмотрит ей вслед. Однако сейчас, в мягком вечернем сиянии южного приморского вечера, все неожиданно изменилось. Именно в это мгновение в белой больничной палате, залитой золотистым предзакатным светом, Таня вдруг поняла, что проигрывает. Однозначно и безнадежно проигрывает этой юной, хрупкой, беспечно невесомой «птичке» с ее безмятежным взглядом и необязательной – и потому неотразимой – улыбкой. Что за притча, неужели я ревную?!
Заметив Таню, медсестра торопливо кивнула, пробормотала не то приветствие, не то извинение, подхватила подносик с пустыми стаканчиками для лекарств и, стуча каблучками, стремительно вышла из палаты. Стуча каблучками, черт бы их взял!
Когда девушка осторожно прикрыла за собой дверь, Таня, уже привычно взяв себя в руки, подошла к кровати Сергея, отметив автоматически, что выглядит он далеко не лучшим образом: осунулся, бледен, у висков залегли желтоватые тени, нос заострился, губы посерели. Голубовато-сиреневая бледность проступала даже сквозь свежий загар. Нехорошо. Но, в общем, ничего страшного. Самое главное, жив, в сознании и даже относительно цел. Все остальное решаемо.
– Ты как? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее.
– Как видишь, – прохрипел Сергей.
Таня осторожно присела на край кровати, и он, запинаясь и тяжело переводя дыхание, начал рассказывать, что произошло на тихой улочке Герцег-Нови.
– Ничего, в общем, страшного… Заживет, как на собаке… Ну, полежу немного… – Сергей попытался улыбнуться, но вышло не очень. – Видишь, опять я… ударил в грязь лицом.
Таню переполняла безысходная мучительная нежность и острое чувство вины. Как она могла быть настолько недальновидной, что не предугадала подобного развития событий? Разве можно было оставлять его одного? А если бы в этот раз не обошлось? Еще, кстати, неизвестно, обошлось ли… Ох, не нравится мне эта бледность и эти серые губы… Внезапно, заглушив остальные чувства, жгучей горячей волной нахлынула ненависть. Острая, почти физическая. Если бы сейчас подвернулись преследователи Сергея, она бы их голыми руками на куски порвала!..
– Тань, о чем ты думаешь? – встревоженно спросил он. – У тебя такое лицо…
– Им снова удалось, – невнятно пробормотала она. – Они снова тебя нашли… Он был не один… Я могла… я должна была догадаться. Еще немного, и было бы… Это моя вина… – Таня опустила голову, чувствуя, как после приступа ярости ее вновь затопила неодолимая усталость. – Ладно, что уж теперь казниться. Здесь ты пока в безопасности, но это ненадолго. Рано или поздно они снова тебя вычислят. И скорее рано… Судя по их почерку…
После короткой паузы она резко вдохнула, подняла голову и добавила:
– Надо торопиться.
– Торопиться? Куда? О чем ты? – изумленно округлил глаза Сергей.
Но Таня не отвечала, собираясь с мыслями. В палате повисла мучительная тишина. Она казалась самостоятельным живым существом, ей было тесно в этих белых стенах, она ворочалась, словно пытаясь их раздвинуть… Где-то в коридоре раздалось звякающее поскрипывание инструментальной тележки и знакомый перестук каблучков.
Взглянув на бледного, прерывисто дышащего Сергея, Таня сжала-разжала кулак – времени на то, чтобы собираться с мыслями, не было. Она опять резко вдохнула и коротко – очень коротко, буквально в двух словах, лишние подробности тут совершенно без надобности – рассказала о событиях предыдущей ночи, посетовав:
– Как я могла не догадаться, что он не один?! – раздраженно дернула плечом и пояснила: – Твой «блондин» однозначно работал на пару с нашим ночным гостем. И совсем не исключено, что кроме этих двоих есть еще кто-то. Иначе как этот блондин сумел так быстро отыскать тебя в Герцег-Нови? Впрочем, сейчас это не столь важно. Главное, тебе снова повезло. Ты оказался сильнее и удачливее соперника.
– Да какое там, – лицо Сергея на миг исказила недовольная гримаса.
– Ничего! – Таня ободряюще погладила его по руке. – Сейчас ни о чем не думай, я обо всем позабочусь. Единственное, о чем тебе сейчас можно – и нужно! – думать, так это сосредоточиться на том, чтобы побыстрее подняться на ноги. Потому что… время, похоже, работает против нас. Так что лежи и восстанавливайся. Я буду часто приходить и еще чаще звонить. Вот, – она показала принесенный с собой пакет. – Я кое-что собрала на первое время. Если что-то понадобится, сразу звони, я привезу.
В коридоре снова раздался перестук каблучков. Это просто непрофессионально, с раздражением подумала Таня. Что, если кто-то из пациентов устал, слаб, хочет отдохнуть, поспать, а тут, извольте радоваться, барабанная дробь каждые три минуты!
Заглянув в палату, юная медсестричка сообщила, что пора делать перевязку. Таня неохотно поднялась, чмокнула Сергея в прохладную щеку и быстро вышла.
Темный коридор с распластанными на полу косыми бликами заходящего солнца, свет которого, дробясь, проливается сквозь стеклянные вставки многочисленных дверей. Равнодушный взгляд медсестры – не той, юной, а постарше, устало склонившейся над блестящей тележкой, верх которой сплошь уставлен пластиковыми стаканчиками, пестрыми от разноцветных таблеток внутри. Белая широкая лестница с гладкими мраморными перилами. Наверное, когда-то, в давние-предавние времена это был чей-то особняк, по мраморной лестнице спускались надменные аристократические красавицы с высокими прическами над открытыми по-бальному плечами и похожие на пингвинов фрачные кавалеры. Тьфу ты, какая чушь лезет в голову!
