Оливия Уэдсли - Вихрь
У Карла-Фридриха было, по крайней мере, одно достоинство – щедрость.
Ирэн спустилась последняя в залу. Было поздно, и в зале было очень холодно, но, когда Ирэн вошла, то густой и теплый запах цветов так подействовал на нее, что ей сделалось дурно. Этот запах хлынул на нее широкой волной, словно оглушив ее.
Она медленно двигалась по каменным плитам.
Она пришла сюда прямо из своей комнаты, накинув белый шарф на свое черное платье.
В ногах гроба дежурили двое старых слуг. Они молча удалились, когда подошла их госпожа.
Она долго смотрела на своего мужа, на этого человека, который удушил ее жизнь, придавил ее волю и вместо любви обрек ее на унижение и грязные, вынужденные ласки. Ее серые глаза были печально устремлены на это мертвое, холодное лицо с закрытыми веками.
Это тянулось долгие годы, все годы ее юности.
В ее воображении ожило все прошлое, и она вспомнила день своей свадьбы. Она увидела перед собою внутренность собора, тускло освещенную, таинственную, пропитанную вековым запахом ладана, увитую гирляндами бледных цветов. Вокруг нее мягко рокотал орган. Быть выданной замуж в восемнадцать лет! Идти жертвой под венец в лучшие годы юности!
Ее охватила сильная дрожь, потрясшая ее с головы до ног. Она коснулась руками мягкого бархата покрова. Слава Богу, она не в церкви, она здесь, она свободна!
Только теперь она почувствовала происшедшую перемену. Все эти дни, пока он умирал, прошли в таких хлопотливых заботах, она была так утомлена физически и морально, что не имела возможности обдумать свое положение. Только теперь перед ней открылась подлинная действительность.
Легкий румянец окрасил ее щеки; с подавленным криком она опустилась на колени. Ее уста шептали прерывистые слова, в которых сливались нежная благодарность, и надежда, и мольба.
Когда она, наконец, поднялась, ее глаза сияли.
Она посмотрела на Карла-Фридриха, затем так тихо, что слова прозвучали подобно слабому шепоту, она произнесла:
– Я прощаю вас.
Вернувшись к себе в комнату, она долго стояла неподвижно. Комната ей показалась какой-то другою, каким-то новым местом. Она быстро подошла к окну и растворила его настежь. Холодный, мертвенный снег, как саван, покрывал все вокруг. В вышине, распростершись над молчаливым миром, небо сверкало тысячами серебристых огней.
Ирэн протянула руки к небу и к земле и затем, перед открытым окном, низко склонилась и зарыдала, точно сердце в ней разрывалось.
ГЛАВА IV
Родственные чувства всегда разгораются ярким пламенем при известии, что один из близких сделался обладателем крупного состояния.
Франц Феттерних, благодаря разорительной склонности к игре и франтовству вечно нуждавшийся в деньгах, теперь горячо возблагодарил небо, сделавшее Ирэн его сестрой.
Одеваясь, он весело насвистывал. Утро было светлое, серебристо-лазурное, хотя очень холодное. С улицы, внизу, доносился звон колокольчиков проезжавших мимо саней, веселые крики кучеров и сотни других звуков, которые так радостно отдаются в морозном воздухе на снегу.
Франц старательно завязывал свой черный шелковый галстук.
До сегодняшнего утра он не допускал, чтобы даже чья-либо смерть повлияла на выбор его галстука, но сейчас он почувствовал, что будет очень мило и даже трогательно одеться во все черное и явиться с визитом к сестре.
И точно, когда, наконец, он был готов, оказалось, что наряд его вполне подходил к предстоящему визиту: даже волосы его казались чернее, чем всегда, по милости его лакея, который нечаянно положил на щетку больше брильянтину, чем полагается.
Наемная коляска, которую Франц держал, ожидала его у общего подъезда. Он уже давно отказался от особняка: это было одним из первых проявлений его самостоятельности после смерти родителей; вторым актом было выдать Ирэн за самого богатого человека из числа его знакомых. «Я о ней хорошо позаботился, – говорил он себе, убежденный в своей добродетели, пока пил кофе. – Очень хорошо. А теперь старик умер! Сестре везет! А все благодаря мне. Я помню, как мне пришлось силой навязать ей это замужество. Она должна бы вознаградить меня за мои заботы о ней, она теперь стоит добрый миллион – миллион, по крайней мере».
Пока он ехал, закутанный в большую меховую шубу, он все время думал о счастье, выпавшем на долю Ирэн.
Было как раз время ленча, когда он подъехал к замку.
«Чертовски скучное место», – решил он, взглянув на высившийся замок. «Будь я на месте Ирэн, я бы немедленно продал его и разогнал бы всех этих трясущихся от старости лакеев», – подумал он, когда старый слуга, снимая с него шубу, нечаянно упустил ее из рук.
Он обвел глазами парадную залу с ее полинявшими порванными знаменами и рядами старинных кольчуг, прислоненными к толстым каменным стенам.
– Что за дыра! – пробормотал он.
Ирэн встретила его в одной из внутренних комнат. Франц сделал большие глаза при виде ее кремового капота с темным мехом у шеи, на руках и на подоле. Она подошла к нему.
– О, Франц, какой у тебя корректный вид! – сказала она, усмехнувшись.
Он сердито посмотрел на нее:
– Никто ведь не упрекает тебя за твой наряд.
Она опять засмеялась.
– Ну, не сердись, старина. Ведь мы долго не виделись. Не правда ли? Три месяца, по крайней мере. Пойдем завтракать.
Когда они шли вместе по коридору, она повернулась к нему.
– Дядя Карла, профессор фон Клеве, гостит сейчас у меня.
Франц нахмурил брови.
– Этот несносный старик! Честное слово, Ирэн, я нахожу…
– Прошу тебя, – прервала она его, – не говорить о нем в таком тоне. Дядя Габриэль – мой друг.
– Дядя Габриэль! – брезгливо произнес Франц. – Скрипучий моралист.
Ирэн хотела заговорить, но, внезапно остановившись, засмеялась.
– Ты очень забавен, Франц, – проговорила она, посмотрев на него через плечо.
Он уставился на нее с недоумением; она показалась ему совсем новым человеком, которого он никогда не видел. В свои редкие посещения за последние годы он ни разу не слышал, чтобы она так смеялась.
Они вошли в столовую. В большом кресле сидел старый профессор, а рядом, прижавшись к его коленям и доверчиво ухватившись за рукав, стоял Карл. Они оба были погружены в какую-то сказку Андерсена.
Франц поздоровался со старым ученым и рассеянно протянул Карлу два пальца. Но мальчик и не почувствовал этого, потому что увидел, как старый Иоахим внес рыбное блюдо, которое он обожал. Он быстро вскарабкался на свой высокий стульчик, дал лакею завязать себе нагрудник и с жаром ухватился за свою ложку. Он был готов.
Дядя Габриэль проковылял к стулу рядом с ним, опираясь на руку Ирэн. Франц украдкой взглянул на меню. При жизни фон Клеве здесь кормили прилично. Франц не надеялся, что стол будет на прежней высоте теперь, когда дом попал под управление женщины.
