Лэрри Макмуртри - Чья-то любимая
– Ну скажи же что-нибудь, Джо, – попросила Джилл.
– Ну хорошо, – произнес я. – Я как раз собирался тебе сказать, что на сей раз все будет по-другому.
– Что будет по-другому?
– Нью-Йорк, – ответил я. – Это-то я помню. Нью-Йорк совсем не похож на то, что здесь.
– О! Я думала, ты хотел что-то мне сказать, – произнесла Джилл. И разрешила нетерпеливо ждущему официанту-азиату палить ей еще немножко кофе.
ГЛАВА 2
То самое «все это», чего опасалась Джилл Пил, было не чем иным, как надвигающейся на нее славой. Ожидалось, что через три дня фильму, который поставила Джилл, будет вручена премия на Нью-Йоркском кинофестивале. Эта премия называлась «По-женски мягкие способы режиссуры». У меня в душе не было ни малейших сомнений, что эта премия принесет Джилл известность, пусть даже на какое-то время и только в силу определенных обстоятельств.
Первое из таких обстоятельств состояло просто в том, что Джилл была женщиной. Киностудии страны уже безмерно устали от непрерывного давления со стороны женских движений, правда, давление это было не очень уж страшным. Тем не менее, некоторые киностудии не теряли надежду, что все-таки им удастся найти режиссера-женщину, которой можно будет хоть как-то доверять.
Голливуд живет слухами. И уже несколько лет подряд часть голливудского населения пребывала в напряженном ожидании из-за непрекращающихся слухов о том, какая же именно женщина возникнет как новый режиссер и какой фильм-изюминку она поставит. Ходили разговоры о Ширли Кларк, об Элеоноре Перри, даже о Джоан Дидион. Иногда говорили туманно: то некая Сьюзен Зонтаг, то какие-то две француженки, а то и документалистка из Швеции. Упоминались и местные кандидатки. Две из них были дамами очень яркими, всю свою жизнь они провели за монтажным столом, кромсая и склеивая фильмы. А третья леди была весьма компетентным постановщиком-распорядителем. Каждая из этих кандидаток была бы счастлива, если бы ей доверили камеру, но такого мужества никто из директоров киностудий не проявил.
Так или иначе, но ни один из прогнозов на деле не сбылся. И разговоры постепенно сошли на нет. Джоан Дидион предпочла писать романы. Сьюзен Зонтаг, Ширли Кларк и Элеонора Перри оказались отнюдь не такими простыми, каждая по-своему. И потому все сошлись во мнении, что эти три дамы были уже чересчур нью-йоркскими. Француженки же разговаривали слишком быстро, а шведской документалистке Нью-Йорк был вовсе не нужен, ей даже ехать сюда не хотелось. Нескольких талантливых молодых особ обнаружили среди выпускниц Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Но на молодых никто делать ставки не пожелал.
И, по чисто практическим обстоятельствам, осталась одна Джилл Пил. Она обитала в Голливуде уже настолько давно, что все ее знали. До того самого момента, пока не грянул ее час, Джилл тихонько создавала себе имя, выступая лишь как художник-постановщик. К этому ремеслу она шла своим, несколько окольным путем.
Впервые Джилл возникла в Голливуде в конце пятидесятых годов, сразу же после окончания средней школы. Она тут же получила работу художника-мультипликатора. Когда Джилл не была занята работой над мультиками, она околачивалась вокруг аудиторий, где проходили занятия по киноискусству. Слушала, как ведутся уроки по киноделу, по искусству, делая что придется. Через три года ей вручили премию Оскара за короткометражный мультфильм «Мистер Молекула». Этот «Оскар» вскружил головы всем, но не самой Джилл. В последующие за этим годы все голливудские продюсеры мультфильмов пытались заманить ее к себе на работу, а потом с нею переспать. В те годы я был плохо знаком с Джилл. Но получилось так, что я довольно многое разузнал о ее взлетах и падениях. Узнал о ее раннем замужестве и о ее ребенке. Потом Джилл вышла замуж еще раз за французского кинематографиста. Это замужество не обещало ничего хорошего, но на деле оказалось весьма полезным и сыграло некую терапевтическую роль. Этот кинематографист хотел стать режиссером, но в конечном счете не проявил должного упорства. Вместе с Джилл они написали несколько сценариев, ни по одному из которых не был снят фильм. Какое-то время супруги жили в Европе. Там Джилл начала работать как художник-декоратор. А когда они находились на Сицилии, снимая вместе какой-то фильм, муж Джилл оставил ее и ушел к женщине помоложе.
Джилл вернулась в Голливуд. Но заниматься мультиками больше не стала. В это время там работал Генри Беннигтон. Это был постановщик с устойчивой репутацией, за плечами у него было немало успехов, правда, не очень громких (в 1956 году он получил «Оскара» за свой фильм «Замерзая на пироге»). Генри был старше Джилл. Несколько раз он приглашал ее работать, получались неплохие картины. Генри превозносил таланты Джилл, расхваливая ее всем, кто хотел его слушать. А поскольку из почти тридцати сделанных Генри Беннингтоном фильмов плохими были всего три-четыре, люди его слушали. И путь от художника-декоратора до художника-постановщика оказался совсем коротким. К сожалению, Генри Беннингтона не было рядом с Джилл, и увидеть, как она преодолела этот путь, он не смог. Супруга Генри не очень-то уверенно вела их машину, и где-то к югу от Фресно загнала ее в ирригационный канал, где они оба и утонули.
Из всех окружавших Джилл людей именно Леон О'Рейли помог ей получить номинацию на премию Оскара за работу художника-постановщика. Леон только что пережил большую трагедию. У него была бесконечно преданная ему секретарша. Ее искреннюю привязанность к своему боссу посчитали бы за большую редкость в любой стране мира, но только не в Голливуде. В Голливуде же все хорошие секретарши привязаны к своим боссам крепче, чем стальными цепями. Так вот, эта Джуни покончила с собой необычайно глупым способом. Джуни взобралась на крышу грузового трейлера. Он перевозил три бульдозера куда-то на север Аляски. Джуни сиганула на сиденье одного из этих бульдозеров, сломала свою толстую, преданную боссу шею и умерла. А обнаружили ее лишь тогда, когда грузовики уже были далеко в пределах Британской Колумбии.
Это был Голливуд – полный романтики город, в котором секретарши умирали из-за любви к своим боссам, и каждая из них выбирала свой путь к смерти. В каком-нибудь другом месте история с Джуни могла бы послужить основой для хорошего фильма. Но в том городе, который знаем все мы, который мы в большей или меньшей степени все любим, в котором мы продолжаем работать, – в этом городе ее история не вызвала никакого резонанса.
Джуни поступила так потому, что не сумела предвосхитить нечто непредвиденное. Леон, который всегда был самым податливым для женских чар мужчиной и, вне сомнения, самым предсказуемым из всех продюсеров, вдруг совершил нечто такое, что предвидеть не мог никто, а меньше всех – его верная Джуни.
