Майк Гейл - Скоро тридцать
— А ты долго с ней разговаривала?
— Она собиралась поговорить со мной пять минут, потому что это дорого. Поэтому я перезвонила сама. — Она задумалась на мгновение. — И всего получилось где-то около получаса.
— Ты звонила в Англию и разговаривала полчаса?
Она снова закатила глаза.
— Ты знаешь, сколько это стоит?
— Это всего лишь деньги, Мэтт. Они существуют для того, чтобы их тратить. Если бы их не тратили, это были бы не деньги, а бумажки, которые не имеют никакого смысла.
— Ты и вправду так думаешь?
— Конечно, — сказала она и улыбнулась своей ангельской улыбкой.
Спорить с Элен на эту тему не было смысла. Даже в лучшие времена она редко нарушала свое обыкновение растратить все, что зарабатывала, до последнего доллара.
— О чем вы разговаривали? — спросил я.
— О своем, о женском.
— О каком еще женском? Она не спрашивала у тебя опять, собираемся ли мы заводить детей? Спрашивала или нет?
Моя мама в последнее время пыталась наладить контакт с Элен, потому что решила, что именно она — та девушка, которая родит ей внуков.
Элен засмеялась.
— Ни о чем таком страшном мы не разговаривали. Она просто спрашивала, как ты собираешься отпраздновать тридцатилетие и не планируешь ли ты для этого приехать в Англию.
— Но это будет только в конце марта.
— Женщины любят ко всему готовиться заранее.
— И что ты ей сказала?
— Я сказала, что ты еще сам не знаешь.
— А она?
— Сказала, что ты должен над этим хорошо подумать.
— А что ты сказала по поводу моего приезда к ним?
— Сказала, что попробую тебя убедить, потому что сама хочу увидеть место, которое ты называешь домом. Посмотреть, где ты вырос, познакомиться с твоими школьными друзьями — это должно быть интересно.
— Гм, — произнес я презрительно, хоть мне на самом деле хотелось съездить домой. — А она что сказала?
— Сказала, что мы можем приехать когда захотим. А еще она попросила передать тебе, чтобы ты ей перезвонил.
— Каким тоном она это сказала?
Элен потеряла терпение и бросила в меня подушкой.
— Если тебе все это так интересно, почему ты не поговорил с ней сам?
Она забрала подушку, положила ее себе под голову, взяла телефон, набрала номер и заказала пиццу с доставкой, название которой первым пришло ей в голову. Такого рода болтовня была обычным делом для нашего с Элен ежедневного общения. Эти беседы утомляли, но и развлекали, хотя иногда я чувствовал себя, словно в комедии положений, и задавал себе вопрос: почему у нас с Элен нет нормальных разговоров, как у всех нормальных пар?
— Я сама схожу за ужином, — сказала Элен. — Они говорят, что все будет готово через двадцать минут, но, если я пойду сама, им придется поторопиться: я умираю с голоду.
Элен пошла в спальню за своим пальто. Проверяя на ходу, достаточно ли у нее в карманах денег, она открыла входную дверь и взяла со стола сумку. Неожиданно она остановилась.
— В чем дело? — спросил я, глядя на нее. — Что-нибудь забыла?
Оставив дверь наполовину открытой, Элен прошла через комнату и села на противоположном конце дивана.
— Извини, дорогой, — мягко сказала она. — Я не могу больше держать это в себе.
Я не понял, о чем это она.
— Держать в себе что?
— Это, — решительно сказала она. — Ты. Я. Мы. Я… я… думаю, что больше тебя не люблю. Ну вот, я сказала это. Теперь ты можешь меня ненавидеть.
К полнейшему удивлению Элен, меня вдруг начало распирать от хохота, и я не стал сдерживаться.
— Ты смеешься надо мной или со мной? — спросила она, глядя на меня.
— Знаю, ты подумаешь, что я говорю это специально, чтобы отомстить, — сказал я, выдерживая ее взгляд. — Но на самом деле я чувствую то же самое.
И тут же, по какой-то жуткой симметрии, возникающей, когда ты провел с кем-то столько времени, что чувствуешь то же самое, что и он, мы оба начали хохотать, а затем одновременно прошептали:
— Какое облегчение.
3
— Значит, теперь все? — спросил я без всякого выражения.
Было уже два часа ночи, и мы с Элен обсуждали наш разрыв с семи вечера. Все обошлось без слез и мелодраматизма — было только много долгих пауз, потом какие-то смущенные слова, потом снова долгие паузы.
— Выходит что так.
Произнося это, Элен потянулась и кошачьим движением расправила плечи. Я всегда замечал в ней что-то кошачье, а сейчас это было особенно видно. Она казалась мне персидской кошкой, которая жить не может без того, чтобы ей не почесали живот.
— А тебе не кажется, что это все как-то… — я искал подходящее слово, — слишком просто. Понимаешь, как-то слишком… — я наконец натолкнулся на подходящее слово, — цивилизованно?
Элен приподняла голову:
— Да, ты прав. Думаю, что ты прав.
Я бросил на нее выжидательный взгляд: я хотел, чтобы она хоть что-нибудь сказала — неважно, что именно. Я чувствовал, что что-то было не так: не в том, что мы расходимся — это было совершенно правильное решение, — а в том, что в этом не было никакой драмы. На опыте своих прошлых разрывов я ожидал гораздо больше сожалений, хотя бы из вежливости. Наше спокойствие и общее отношение вроде «прощай и спасибо за все» вызывали у меня тревогу. Я пытался понять, не было ли это одним из любопытных побочных явлений приближения к тридцати. Чуть больше полугода назад мне исполнилось двадцать девять, и я давно ожидал каких-то изменений в себе, связанных с тем, что вот-вот перешагну порог тридцати: например, возможности отрастить настоящую бороду, вечно ускользающих полок для вина, партнера на всю оставшуюся жизнь — но ничего этого не было. «Может быть, вот это — один из признаков, — говорил я себе. — Может быть, в этом и есть сила тридцатилетнего возраста: в способности спокойно разорвать отношения, как и подобает настоящему мужчине».
В двадцать семь такая ситуация расстроила бы меня (см. Моника Эспел). В двадцать два я бы слег в постель с сердечным приступом (см. Джейн Андерсон и Шантель Стивенс). Но это равнодушие и эта смехотворная пассивность… — это было что-то новое. Но, по крайней мере, если это было связано с приближением к тридцати, значит, у меня было оправдание. Элен, с другой стороны, было только двадцать два.
— Может быть, нужно было больше… воплей и скрежета зубов? — спросил я через некоторое время, передавая ей чашку кофе, который для нее приготовил. — Может быть, один из нас должен был просить другого остаться?
Она вернула мне кофе и встала на колени.
— Останься со мной, Мэтт! Мы не можем разойтись! Как я буду жить без тебя?
