Маргарита Разенкова - Осень Атлантиды
Самые младшие опять было принялись плакать, но эти, в белом, не были расположены утешать и подтирать носы. И все попритихли.
Таллури «ее» жрец нашел (конечноже!) в саду. Высунув язык, она в упоении разглядывала громадного рогатого жука величиной с ладонь. Она слегка подпихивала его под брюшко, чтобы позлить, и тут же подсовывала ему травинки и веточки, одну толще другой, чтобы жук их перекусывал. Эксперимент был в самом разгаре: с какой по толщине веточкой жук-таки не справится?
Сначала Таллури услышала спокойный, размеренный, будто вовсе без любопытства голос:
— Справляется?
— Ага! — она облизнула верхнюю губу. — Он умнеет на глазах, приладился перекусывать самые жесткие ветки и всё быстрее!
Тут только она обернулась на голос и — обнаружила прямо перед собой серые, цвета непогожего осеннего неба, немного усталые глаза незнакомца. Он был худощав и не по — здешнему смугл (слишком смугл даже для атланта), что особенно подчеркивал белый хитон. Короткий ежик выгоревших (или поседевших?) волос не давал определить возраст. Чуть старше ее отца или чуть младше? Выглядел человек очень строго.
— Ты кто? — от испуга хрипло выдохнула она.
С серых глаз вмиг слетела усталая дымка, и жрец искренне рассмеялся:
— А ты сама-то кто?
— Я — Таллури. Из Тууле.
— Вот ты — то мне и нужна. А…
Он хотел еще что-то добавить, но она настырно переспросила:
— Кто ты?
— Об этой твоей черте, задавать нетерпеливые вопросы, мне говорили. Я — Энгиус. Меня прислали для беседы.
— Кто прислал?
— Великий наставник, Древний Ящер.
— Почему его так зовут — Древний Ящер?
— Потому что он — Древний Ящер, — прозвучало туманно. — Поднимемся — ка на самый верх, — он показал рукой на башню Храма.
Детям было разрешено подниматься туда лишь в ночь новолуния, да и то не каждый раз и не всем. Поэтому она не стала упрямиться и с готовностью вложила свою ладошку в его протянутую руку, не отрывая взгляда от вожделенной башни. Рука взрослого оказалась сухой и теплой. Это было приятно. И дополнительно приятно было то, что этот человек вызывал доверие, быть может, потому, что чем-то неуловимо напоминал ей отца.
Сухие губы жреца тронула улыбка:
— Я знал, что башня мне пригодится. А что же жук?
Жук, крадучись, уползал. Таллури дернула плечом, провожая его равнодушным взглядом, и нетерпеливо потянула жреца в сторону башни.
* * *Крутая лестница внутри башни поднималась — вилась все выше, слепил глаза белый камень стен. В квадратные оконца вместе с солнечными бликами прорвался и свисал внутрь усыпанный мелкими розово-лиловыми цветками вьюн, и дрожали под касанием солнечных лучей серебристые нити-паутинки. Чуть щербатые ступени, осыпающиеся по кромке мелкими, в песок, камешками, деревянный, отполированный тысячами касаний, поручень — чем выше, тем больше солнечного света и меньше вьюна: так высоко он добраться не мог.
За все время подъема Энгиус не произнес ни слова. Таллури шла за ним, влекомая его сильной рукой, и ей страшно хотелось расспросить — почему он здесь и зачем они идут наверх, и еще о чем-нибудь. Лишь бы только говорить с ним. Но потом смотрела на его бритый затылок, на свисающий с пояса свиток, продетый в глиняное кольцо-крепеж, на браслет из сияющего металла (она уже видела такие и знала — это орихалк), охватывающий руку чуть выше локтя, и не решалась заговорить. Несколько раз было начинала:
— Э-э… а можно я… Простите, но мне… — но обрывала саму себя на полуслове. Энгиус ни разу не обернулся.
Ждала, что, поднявшись на самый верх, он скажет, по крайней мере, что-нибудь типа: «Вот мы и пришли» или еще что-то. Но вот они ступили на последнюю, главную, площадку башни, ровно усыпанную белой мраморной крошкой. Выше — только небо. Но жрец молчал, только выпустил ее ладонь из своей. А вслед за тем будто бы вообще потерял к ней интерес — отошел к краю, сел на пол, скрестив ноги, и погрузился в глубокое размышление. Таллури оказалась предоставлена самой себе.
На круглой площадке, обнесенной по краю зубчатой стенкой-парапетом, не было ничего. Лишь один предмет в самом центре — окованная медью большущая подзорная труба на массивном, в виде звериных лап, треножнике.
Таллури была здесь всего один раз. Но ей не позволили подойти даже к краю, полюбоваться окрестными видами, не то что к этому прекрасному прибору! Можно ли подойти к трубе сейчас? Ей ничего об этом не было сказано. Спросить у жреца? Она вздохнула и оглянулась на Энгиуса. Тот сидел не шелохнувшись, низко-низко опустив голову, в полудреме ли, в медитации, в размышлениях?
Она пришла в замешательство. Правда, ненадолго. Жрец не выказывал ни малейших признаков того, что намерен уделить ей время. А пребывать в бездействии было не в ее характере, тем более что на площадке было чем заняться. И в течение пары ближайших часов Таллури переделала уйму интереснейших дел.
Сама площадка была небольшой, и для начала Таллури ее вымерила — десять с половиной шагов в диаметре. Парапет был высоковат — ей по грудь. Она обошла всю площадку по окружности (почти тридцать три шага), внимательно вглядываясь во все стороны. Высота башни казалась невероятной, настолько обширные виды окрестностей открывались отсюда: леса — в одну сторону, горы — в другую, на значительном удалении от Храма — какой-то город. А главное — океан! Им она и завершила круговой обзор и устроилась именно на этой стороне — чтобы лучше видеть его лазурную ширь.
Таллури смотрела на бесконечное шествие волн, опираясь грудью на разогретый шершавый парапет, вытянув вперед обе руки и ухватившись за его противоположный край, — не слишком широкая стенка. Затем ей пришло в голову, что раз она достает руками до другого края, то можно хорошенько уцепиться, подтянуться и вскарабкаться на сам парапет. Так она и сделала.
Вид сделался еще обширнее, и летящая радость охватила ее душу. Таллури, усевшись, даже свесила ноги наружу, за край парапета, над бездной. А потом и этого ей показалось недостаточно, и она встала в полный рост и раскинула руки, как птица крылья, навстречу ветру — так весело и легко было стоять-парить между синим океаном и синим небом. Чувство воздушной легкости захватывало все больше, так, что Таллури, кажется, могла бы и улететь! Вон туда, вверх, все выше и выше — к облакам! Но тут вдруг, совсем некстати, появилось чувство неудобства и… чего-то такого… что, мол, она не должна так поступать… идущее вроде бы оттуда, где сидел жрец. На всякий случай, пусть и без всякой охоты, она подчинилась этому «неудобному» ощущению и спрыгнула обратно на площадку.
