Робин Эдвардс - Игра без правил
– Я так и думал. – Он снова хитро улыбнулся. – Чем больше я смотрю на тебя, тем больше убеждаюсь: ты именно то, что я искал. Ты мне идеально подходишь.
Ронни подползла к Дино и прижалась грудью к его спине:
– Ты это имел в виду?
– О да. Именно. – Его голос прозвучал почти покровительственно.
Ликование легкой волной пробежало по ее телу. Она слизнула соленые капельки пота, выступившие у него на шее, и прошептала ему в самое ухо:
– Отлично. Мне кажется, в таком случае мы еще увидимся, и не раз. Это просто здорово.
Дино снова повернулся к ней и рассеянно принялся мять ее груди.
– Возможно, моя дорогая. Возможно.
Она несколько раз тряхнула плечами, закусив от восхищения нижнюю губу. Затем Дино задумчиво произнес:
– Ну а теперь послушай, что я тебе скажу. Если ты будешь работать у меня, то тебе придется иметь дело с моим режиссером, с этой несговорчивой стервой, а не со мной. Я лишь подписываю чеки. А она сдерет с тебя три шкуры.
– Она? – Глаза Ронни расширились от изумления.
Дино кивнул.
– Джун Рорк. Режиссером будет она.
О черт! Только не Джун Рорк.
– Джун Рорк? Ты это серьезно? – Ронни не могла скрыть разочарования.
За Джун Рорк закрепилась репутация одного из самых тяжелых в работе режиссеров во всем Нью-Йорке. Она осуществила несколько постановок, имевших оглушительный успех. Но ее последний спектакль потерпел сокрушительный провал, после чего о Джун никто долгое время не слышал. Злые языки поговаривали, что провал был ей нужен: он-де сверг Джун Рорк с пьедестала на бренную землю.
– У тебя какие-то проблемы с Джун? – осведомился Дино.
– Нет-нет, – выпалила Ронни, – никаких. Наоборот, будет здорово у нее поработать. – Она постаралась смягчить свой взгляд, чтобы не выдать себя. – Но мне хотелось бы почаще видеть и тебя. Было бы неплохо, верно?
Дино кашлянул и поднялся с кровати.
– Я обещаю вам, мисс актриса, что если вы захотите повторить этот спектакль еще раз, то можете рассчитывать на меня прямо сейчас. Я хочу… как это у вас там называется… вызвать вас на «бис»? Да?
Ронни понимала, что лучше ни в чем не отказывать своему новому работодателю. Она соскользнула с кровати и устроилась на мягком ковре у его ног. Через несколько мгновений она уже пыталась своим умелым языком воскресить к жизни его вялый член. Хотя Ронни старалась вовсю, в мыслях она была уже далеко отсюда. «Точный удар» должен был стать точкой отсчета в ее карьере, началом воплощения мечты. Все ее эпизодические и даже небольшие заглавные роли во второстепенных театрах скоро останутся в прошлом. Эта же постановка должна ввести ее в круг избранных. Наконец она сможет блеснуть и быть замеченной. Ею будут восхищаться критики, ее будут приветствовать зрители. Еще совсем немного, и мечты станут реальностью. Ронни не терпелось рассказать обо всем Александре. Она уж точно порадуется за нее.
Ронни не заметила, как внезапно напрягся и обмяк над ней Дино. Она продолжала витать в облаках, пытаясь придумать, как же ей найти управу на эту чертову режиссершу. Задача была не из легких – и Ронни испытала радостное возбуждение.
2
Зрительный зал театра «Юниверсал» был погружен во мрак, только над сценой ярко горели прожектора. Две одинокие фигуры в середине двенадцатого ряда – можно было различить только их силуэты – были поглощены оживленной беседой. Неслышно ступая по ковру, Джун Рорк направлялась к сцене, одной рукой она крепко прижимала к себе папку с бумагами, в другой держала кружку дымящегося кофе. Таблетка метедрина, выпитая ею еще перед выходом из дома, возымела ожидаемый эффект, и Джун чувствовала дрожь в руках и ногах – прилив нервной энергии. Она считала, что метедрин способен противостоять действию валиума, который она глотала ежедневно перед сном. Каждое утро Джун просыпалась с сердцебиением и с пересохшим горлом. Но старалась не придавать этому значения. Чашка хорошего крепкого кофе – и она была в полном порядке. Джун с наслаждением отхлебнула из кружки.
Она узнала голос одного из сидевших в зале: это был Артур Трумэн, знаменитый автор «Точного удара». Джун пребывала в счастливом возбуждении от того, что ставить пьесу предложили именно ей. В особенности после провала «Сорванной маски», ее последней постановки, которая не продержалась и двух недель. А ведь она так верила в свое детище. Пьеса была хороша, да и актерский состав удалось подобрать отличный. Но, к сожалению, продюсер Энтон Бертолини нарочито игнорировал ее и делал все по-своему. Ну уж на этот раз решать будет Джун. Именно это условие она выставила Дино Кастису.
Однако оно уже было нарушено.
Дино настоял на том, чтобы на главную мужскую роль был утвержден его личный друг, некогда известный голливудский актер Коди Флинн. Джун знала его лишь по ранним фильмам, которые время от времени крутили по кабельному каналу. Коди Флинн был достаточно смазлив, вследствие чего и снимался в банальных боевиках с банальным сюжетом и пышногрудыми красавицами. Поначалу Джун довольно резко возражала, но Дино остался непреклонен, заявив: либо Коди Флинн, либо ничего. Пьеса была слишком важна для Джун, чтобы упустить ее из рук, но нельзя было допустить, чтобы протеже Кастиса – красавец с сомнительными способностями – испортил дело. В результате им удалось прийти к компромиссу: Джун согласилась дать Коди Флинну испытательный срок, предоставить шанс. Но если он его упустит, то будет немедленно изгнан без всякого сожаления. Дино посчитал подобную сделку достаточно честной, пообещав, что в будущем не станет вмешиваться в процесс постановки «Точного удара».
– Привет, Артур, – любезно поздоровалась Джун, сгорая от нетерпения побыстрее начать пробы актерского состава.
Ее коротко стриженные волосы еще не просохли после наспех принятого душа. Как обычно, на ней не было ни украшений, ни макияжа, а одета она была в приносившую удачу коричневую куртку поверх такой же счастливой черной майки, удобные брюки цвета хаки, трехлетней давности кроссовки. Если не считать синюю рабочую блузку, обычно сменявшую на время стирки майку, Джун никогда не меняла своей униформы на протяжении всего репетиционного периода до самой премьеры. По такому торжественному случаю она надевала счастливое черное вечернее бархатное платье, украсив его лишь ниткой жемчуга, подаренной Нилом Саймоном пять лет назад на день ее рождения.
Джун специально сняла небольшую квартирку поблизости от театра, чтобы ежедневно ходить пешком на репетиции. Эти прогулки должны были стать частью ритуала, помогавшего ей сжигать избыток энергии. Джун считала, что ей необходимы такого рода физические упражнения, о чем нельзя было догадаться, глядя на ее маленькую, как у подростка, фигурку. На самом деле ей хотелось быть как можно ближе к своему новому детищу: ведь каждую свою постановку Джун воспринимала как собственного ребенка. Ей так и не удалось обзавестись собственными детьми, поэтому материнские инстинкты Джун реализовывались исключительно в работе. Вот почему она была властной и требовательной, принимая на свой счет каждое движение, каждое произнесенное слово, каждое действие в любой из ее постановок. Помимо прочего, Джун считалась одним из самых интеллектуальных режиссеров, каких когда-либо видели театральные подмостки.
