Валентина Седлова - Семь-три. Оператор
Родители об этой истории так и не узнали. Иначе еще чего доброго обрадовались бы, что у дочери кто-то появился, начали бы мечтать о свадьбе. А к этому Кристина была абсолютно не готова. Ей и так хорошо в одиночестве, зачем же нужен еще кто-то?
Года четыре назад мама попыталась поговорить с ней на эту тему, объяснить, для чего нужен брак. Но все доводы сводились, в сущности, к двум вещам. Первое, что человек по природе своей парная особь, ему просто как воздух необходим кто-то, кто поймет его и разделит его жизнь. А второе — в браке рождаются дети. Дети — это продолжение жизни, продолжение рода человеческого. Это радость родителей и их веточки в будущее. Нет детей — нет будущего.
А Кристина слушала и думала. Раз каждому человеку необходима вторая половина, то она, видимо, исключение из правил. Никакая половина ей ни за какие коврижки не нужна. Зачем ей кто-то, кто будет отвлекать на свои проблемы, требовать к себе внимания только потому, что он муж? Да и с детьми промашка вышла. Кристина их не любит. Они маленькие, жестокие, и очень громко кричат. К тому же все эгоисты. Они всегда хотят от родителей большего, чем те способны дать. Ей и братика с лихвой хватило, чего уж говорить о собственных детях. Никакого «биологического зова природы» она в себе не чувствовала и рожать не собиралась категорически.
Иногда девчонки из ее смены приглашали Кристину на дружеские посиделки. В принципе, эти сборища можно было бы назвать странными и нелогичными: зачем общаться в свое свободное время с людьми, лица которых и так видишь каждый четвертый день своей жизни? Но их смена была особенной. Дело в том, что как выяснилось, никто из них не мог похвастаться личным благополучием. Сплошь разведенные, мамы-одиночки да незамужние, вроде самой Кристины. Так что собственную жизнь эти женщины привыкли строить самостоятельно без всякой мужской поддержки. Поэтому общие темы для разговоров у них находились всегда и без труда. То, что их смену втихаря за глаза называют «бабья ярость», они, конечно, знали, но искренне не могли понять, за что.
На посиделках уничтожались немыслимые торты собственного приготовления, шел активный обмен рецептами, адресами, советами, кто-то уже разнимал повздоривших малышей — сыновей и дочерей полка, коих на коллектив насчитывалось четверо. И что самое интересное, для девчонок это были действительно вечера в кругу семьи. А они приходились друг другу сестрами и матерями-наставницами. Такая вот тусовка современных амазонок.
Время от времени кто-то из девчонок влюблялся. Через некоторое время об этом узнавали остальные, привычно зажимали кулаки, чтобы хоть на этот раз что-то склеилось, но увы. Над третьей сменой тяготело какое-то проклятие. Самое большее через полгода девушка снова была свободна, как ветер в поле. В чем была причина такого фатального невезения, не знал никто. Поэтому девчонки сообща негласно решили «а, наплевать!», и продолжали жить и работать дальше, не задумываясь излишне над несправедливостью мироздания.
Несмотря на то, что Кристина давно уже была своей среди смены, ее непохожесть на остальных все равно бросалась в глаза. Даже взять то, что девчонки время от времени хотя бы предпринимали попытки наладить дела в своей личной сфере, а она — нет. Поэтому с чьей-то легкой руки за ней закрепилось прозвище Снежная королева. Прекрасная, холодная и неприступная. Оно здорово подходило Кристине, поскольку с ее волосами, оттенок которых обычно называли «скандинавский блондин» (впрочем, это был ее натуральный цвет), ростом чуть выше среднего и лицом, на котором, казалось, никогда не отражалось то, что в данный момент чувствовала его владелица, кому и было носить это прозвище, как не ей.
За стенами «Теремка», как называли здание Службы спасения, по причуде архитектора выглядящее как сказочный домик, вовсю бушевало багрянцем листьев и солнца бабье лето, а девчонки привычно вздыхали и сочувствующе улыбались друг другу. Осень и весна — известный период обострения всех психических расстройств. Поэтому в эти периоды Служба спасения работала, что называется, на износ. Возрастало количество самоубийств, немотивированных преступлений и травм, но что самое неприятное — в радиоканале появлялись «помехи». Помехами называли радиохулиганов, которые засоряли рабочие каналы разговорами друг с другом, матерились, пытались спровоцировать корреспондентов на ответную грубость и устроить перебранку. Самая нервотрепка начиналась тогда, когда помехи цеплялись к девчонкам-операторам. Спокойно общаться с корреспондентами, не обращая внимания на то, что мерзкий гнусавый голос вот уже пятую минуту подряд распевает на весь эфир «у парнишки хер стоял — оператор отсосал», или еще что-то из того же репертуара — здесь нервы надо иметь стальные. Или не иметь их вовсе.
Кристина в такие моменты была для всей смены палочкой-выручалочкой. Она вела радиообмен так, будто кроме нее и корреспондентов в канале не было никого, пропуская все высказывания радио-дебилов мимо ушей. Девчонки по-доброму завидовали ее выдержке, но на самом деле секрет раскрывался просто: Кристина никогда не принимала гадости на свой счет. Для нее «помехи» были только помехами, и не более. Ей действительно было все равно, какую еще пакость выплюнет из себя радиохулиган. Даже когда в эфире кричали: «Эй, четыреста вторая, я сейчас к тебе подъеду, ты меня скоренько обслужишь?» — это относилось не к ней. Ну и что из того, что четыреста второй — это ее личный номер. Была бы на ее месте, скажем, Инка триста пятьдесят первая или Ленка двести сорок восьмая — ничего бы не изменилось. Все те же угрозы, та же похабщина. К ней лично это не имеет никакого отношения.
Кристина как раз отдыхала и пила чай, когда в комнату, служившую операторам днем столовой, а ночью спальней, влетела раскрасневшаяся Ленка.
— Ну, что случилось?
— Слушай, на этот раз это что-то невообразимое. Эта сволочь сказал, что встретит меня вечером на крыльце «Теремка», а дальше я на собственной шкуре узнаю, как относятся к спасательским подстилкам. Достали, гады! Я больше так не могу!
— Ленок, да расслабься ты! Мало ли уродов на свете? Собака лает — ветер носит. Наплюй и разотри.
— Не могу, понимаешь, не могу! Не знаю, как я вообще выдержала, еще пара дней в таком режиме, еще чуть-чуть — я и пяти минут не смогу продержаться. Все, ухожу на сотовую или на городские. Или брошусь начальству в ноги, пусть во второй зал переводят. Буду как птица-секретарь платные справки выдавать. Ну, не могу больше на эфире, хоть режьте меня!
— Ты же знаешь, что на телефонах сейчас ситуация похлеще, чем у нас. Триста семнадцатая говорит, что сегодня скорую к ребенку с температурой под сорок десять минут вызвать не могла, сплошные звонки от придурков и хулиганов. Даже заблокировать телефон не получается, все равно пробиваются. Так что смысла в переходе нет: шило на мыло менять. Да и что тебя так в этот раз взволновало? Ничего нового эти козлы пока не придумали. А подобную чушь я уже даже и не запоминаю — столько ее на уши льется.
