Юлия Красовская - Лабиринт судьбы
Квартира была довольно просторной — три комнаты располагались на седьмой линии Васильевского острова, в старом доме какого-то непонятного оттенка — не то бежевого, не то серого. В первое время квартира казалась Саше огромной. Большие комнаты с высокими потолками, длинный коридор, в котором можно было бегать — все было непривычно просторным. Там, в Ташкенте, они жили втроем в одной маленькой комнате в небольшом доме, расположенном на одной из окраин города. Кроме них там обитали еще две семьи, эвакуированные из Москвы, так что народу было много. Однако, как ни странно, места хватало всем. Из своих обрывочных воспоминаний о том времени Саше отчетливо запомнились растущие в саду деревья, на которых росли маленькие оранжевые, очень вкусные плоды.
Да и климат в Ленинграде значительно отличался от того, к которому привык мальчик. Первое время ему не хватало солнца, тепла и больших, раскидистых деревьев, в тени которых Саша любил играть. Но со временем он приспособился к новой жизни в большом городе. Ведь дети, в отличие от взрослых, гораздо быстрее приспосабливаются к новым местам, так что уже совсем скоро он ко всему привык.
Жизнь в послевоенные годы была для всех очень непростой. Не хватало продуктов, одежды, других товаров. И Варе, и Зое частенько приходилось перешивать что-нибудь племяннику из своих старых платьев. Как-то, будучи уже в возрасте, Зоя Александровна вспомнила, как однажды, желая побаловать Сашу, выменяла отрез новенького крепсатена на сгущенное молоко. Тогда так многие делали…
…Шумел старый примус… Тополя за окном, повинуясь временам года, последовательно меняли наряды, одеваясь то в зеленые, то в желто-бурые платья…
Со временем боль от потери брата и его жены немного притупилась и уже не была такой острой. Хотя, возможно, происходило это во многом благодаря Саше. Девушки понимали, что мальчик остался без родителей, и, как могли, старались восполнить эту утрату. Варя и Зоя чувствовали ответственность перед памятью брата и мечтали воспитать мальчика таким, каким бы наверняка его хотел видеть сам Иван — хорошим, честным человеком. Кроме того, малыш был необыкновенно похож на своего отца. Буквально во всем: в улыбке Саши, в его взгляде, в жестах — сестры видели Ивана, и с каждым годом это сходство становилось все более и более заметным.
Сорок девятый год… Вот, пожалуй, именно этот год можно назвать одним из самых важных в судьбе Саши Шубина.
В том году произошла целая цепочка событий, которые впоследствии послужили причиной того, что Саша выбрал свой, единственный и верный для него путь.
А началось все с того, что однажды студеным зимним днем он сильно простудился. Затем простуда как-то незаметно перешла в воспаление легких, и в результате Саша оказался надолго прикованным к постели. Варя и Зоя попеременно дежурили возле него, отпаивали разными отварами, ставили компрессы. Каждый день к Саше приходила медсестра делать уколы. Когда кризис, наконец, миновал, все вздохнули с облегчением. Впереди было выздоровление.
Как-то Варе пришла в голову мысль, что неплохо было бы придумать, чем занять Сашу на время их отсутствия. Сестры посоветовались и решили купить ему альбом и карандаши… Впоследствии Александр Иванович не раз шутя говорил, что стал художником благодаря болезни. Потом он уже серьезно добавлял, что судьба каждому дает шанс обрести себя в этой жизни, главное — вовремя это понять…
Вообще, Сашины неординарные способности к рисованию впервые были замечены в начальных классах. После уроков он оставался на дополнительные занятия в школьном кружке, который вел их учитель, Михаил Семенович. Фамилию его, да и самого Михаила Семеновича, Саша помнил довольно смутно. Помнил только, что тот носил очки с круглыми стеклышками и забавно ругался, если что-то в работах мальчиков ему не нравилось. Михаил Семенович выделял Сашу из всех детей, посещавших кружок. Потом Саша всегда с благодарностью вспоминал о своем первом учителе. Ведь кто знает, как бы сложилась его судьба, не будь тогда тех уроков…
Незаметно Саша взрослел, постепенно превращаясь из маленького розовощекого мальчика в молодого человека. Учеба в школе давалась ему легко. Правда, из всех предметов ему больше всего нравились история, литература и конечно же рисование. К точным наукам он не испытывал интереса, хотя и старался не отставать от товарищей. После школьных занятий, с картонной папкой в руке, Саша шел в кружок изобразительного искусства, где чувствовал себя гораздо уверенней, чем на уроках физики или геометрии.
Среди его рисунков было много городских пейзажей. Стройные колонны Исаакия, уютные уголки Летнего сада, фрагменты городских мостов… Ленинград в золоте осенних листьев. Или завьюженный, морозный город. Ленинград, опьяненный дурманом белых ночей… Саше удавалось верно передать на бумаге настроение города, потому его рисунки радовали глаз. Он постоянно ощущал и умел передать невидимую, но очень крепкую нить, связывающую человека с родным городом. И эта связь напоминала собой естественную связь ребенка с матерью, а это самая вечная и самая прочная связь из всего существующего на земле…
Как-то после уроков Сашу вызвали в школьный комитет комсомола. Ему несколько раз уже приходилось бывать там то по поводу задания, связанного с оформлением газеты к празднику, то по поводу подготовки к районной выставке. Вот и на этот раз он подумал, что ему опять предстоит рисовать лозунги или тематические картинки.
Секретарь школьной комсомольской организации Олег Кошель сидел за длинным столом, за которым обычно проводились заседания комитета, и что-то писал.
— Проходи, Шубин, — сказал он, не отрываясь. — Садись.
В комнате было тихо.
— Я вот о чем хотел с тобой поговорить, Шубин, — начал Олег, дописав последнюю строчку. — Ты в комсомол думаешь вступать или нет?
— В комсомол? — переспросил он, растерянно глядя на секретаря.
— Ну да. Ты же у нас активист, газеты делаешь. На художественных выставках и в районе и по всему городу побеждаешь, а не комсомолец… Нехорошо это, Шубин.
Надо сказать, что оформление газет не вызывало у Саши особого восторга. Если газеты к Новому году он делал с хорошим настроением, то газеты, допустим, к очередной победе Социалистической революции, пестрящие броскими и глупыми, на его взгляд, лозунгами, вызывали у него волну стойкого неприятия.
— Я как-то не думал об этом… — только и сумел он сказать.
— А ты подумай. Вот, кстати, возьми Устав. Почитай, ознакомься, так сказать, — сказал Олег и добавил многозначительно: — Мы рассчитываем на тебя, Шубин. Помни об этом. Пока иди…
