Кэтрин Куксон - Бремя одежд
Кончиком языка он облизал полоску своих коротких светлых усов. А что если по какой-то причине ее не заинтересует его предложение, и Лайвси продаст свою долю на тот гараж кому-нибудь другому?.. Нет, она не может так поступить. Что для нее каких-то семь тысяч? Мелочь. Взять хотя бы ее дом. Отель да и только, с потрясающей обстановкой. Но дело в том, что эта женщина не любила его, Джеральда, и он это знал. А что если она все-таки не примет его предложения? Эта невыносимая мысль заставила его резко встать, почти вскочить, с кресла. Заметив вопросительное выражение на лицах жены и шурина, Джеральд, который не терялся в любой ситуации, быстро спросил:
– Где Ивонн? Ее что-то совсем не слышно. Спит?
– Спит! Не говори глупостей. Она у мисс Шокросс. Попросила меня позволить ей поиграть там полчасика. Мы со Стивеном заглянули в церковь, как раз когда мисс Шокросс заканчивала украшать алтарь. Она буквально заставила нас зайти к ней домой. Все время рассказывала о новом священнике. Говорила, что терпеть его не может, и по-прежнему считает церковь папиной, и всегда будет думать так.
Джеральд никак не отреагировал на слова жены, но подумал о мисс Шокросс: еще одна свихнувшаяся старая сука. И тоже набита деньгами под завязку. И почему это деньги всегда оставляют женщинам? Застегивая пиджак, он взглянул на жену и отрывисто проговорил:
– Надо сходить и забрать ее, а то она чересчур возбудится. Ты знаешь, чем это может кончиться. К тому же надо позаботиться о елке и подарках.
При упоминании о подготовке к Рождеству Беатрис вздохнула и со свистом выпустила из груди воздух, что говорило о том, как ей не хочется заниматься этой скучной работой.
Когда она в сопровождении мужа вышла из комнаты, Стивен, по-прежнему стоя спиной к огню, начал медленно раскачиваться. Он делал это, перенося тяжесть с пальцев ног на пятки; глаза его были полузакрыты, руки, спину, ягодицы и икры охватила приятная, успокаивающая теплота, и это легкое покачивание погрузило его в мечты… Ему нравилась эта комната, он любил ее. Теперь он считал ее своей, да фактически и весь дом принадлежал ему – как-никак, он был единственным сыном. У Беатрис было, где жить, да, судя по всему, и Джейн должна была скоро уехать. Он надеялся, что это решится завтра, когда к ним придет этот ее знакомый. «Интересно, что он за человек? – мимолетно подумал Стивен. – Читает лекции в одном из колледжей Дарема – это уже что-то. По крайней мере, Джейн не прогадает так, как Беатрис, которая вышла замуж за Джеральда Спенсера» Этим сестра обидела его, Стивена, больше, чем ему хотелось бы признать. Джеральд оказался еще тем типом: со свадьбой пришлось поторопиться. Странно, что в то время, как отец из-за этого ужасно расстроился, мать, насколько помнил Стивен, и бровью не повела. Он отлично понимал состояние отца, потому что и сам испытывал то же самое – случившееся с Беатрис вызывало у него отвращение, тошноту, это было просто скотство.
Убаюкивающее покачивание возобновилось. «Я никогда не женюсь,» – почти с вызовом подумал Стивен. Нет, он никогда не женится, для духовного лица это невозможно: нельзя быть слугой двух господ, а жена, насколько он понимал, тоже являлась госпожой. К тому же в супружеской жизни существует и другая сторона – физическая. Стивен буквально содрогнулся при мысли об этом. Католическая церковь имела в этом смысле преимущество над англиканской – она запрещала своим священникам жениться. Иногда Стивен испытывал сожаление – такое смутное, неясное сожаление, – что он не принадлежит к римской церкви. Там все было ясно, там священник действительно был священником, и его поступки говорили сами за себя, но можно ли служить Богу, когда вокруг тебя слоняются жена и дети? Но все же титул «его преподобия» или викария лучше. Стивен неожиданно прекратил покачиваться и упрекнул себя за циничные мысли. Но потом вновь вернулся к ним: зачем обманывать себя? Ему хотелось посвятить себя религии, но пусть его будут знать просто как священника – не викария, не пастора, не «его преподобие». После этого небольшого взрыва откровения перед самим собой в голову Стивена неожиданно пришла мысль, заставившая его часто заморгать своими карими близорукими глазами: а если мать снова выйдет замуж? Он уже не мог переключиться ни на что другое и продолжал размышлять. Что, если она и в самом деле придет в норму? Деньги у нее есть, выглядит она моложаво и вполне подходит под определение «интересная». Говорят, что в молодости она была красива. Сам Стивен этого не находил. Внешность Грейс Рауз не вызывала у него симпатии, хотя это и была его мать. Глаза ее были слишком большими, широкими, а это, как он полагал, не является признаком интеллигентности. Ему нравились умные женщины, те, с которыми можно было поговорить о чем-то кроме хозяйства и кухни. Она, правда, занималась музыкой, но в целом была всего лишь обыкновенной домохозяйкой… Но что если она выйдет замуж? Это будет означать, что на место отца придет другой человек… Нет, жив отец или мертв, дом никогда не будет принадлежать никому другому, кроме него, Стивена Он может сдать его в аренду, но никогда не продаст, и однажды вернется сюда, и останется здесь жить. Возможно, это произойдет даже раньше, чем он предполагает. Иметь епископом двоюродного деда в конце концов не так уж плохо… Но если мать действительно решит выйти замуж и будет продолжать жить здесь?
Как и Джеральд, Стивен не мог спокойно переносить неприятные мысли. Он поспешно вышел в холл и через боковую дверь направился прямо в гараж, где в углу лежали ветки остролиста.[5] Он начал аккуратно отбирать мелкие веточки, которые должны были украсить фарфоровые настенные светильники, стараясь взять только те, которые не поцарапают нежно-серую краску стен…
Грейс сидела на тахте в гостиной и чувствовала в себе такую легкость, какой ей не доводилось ощущать уже многие месяцы, даже годы. Джейн рассказывала ей во всех подробностях о том, как она встретила самого замечательного человека в мире. «И почему это все семнадцатилетние девчонки всегда говорят одно и то же?» – размышляла Грейс. Как печально, даже ужасно, что иллюзии являются неотъемлемой частью человеческой жизни: через них нельзя перепрыгнуть, их нельзя обойти – их можно только пережить. Единственным утешением было то, что в таком возрасте человек не сознает, как он беззащитен перед окружающим миром, не замечает, как утомительны и скучны для других его повествования или, наоборот, как они до боли близки кому-то. В юном возрасте и думается по-юному – а почему бы и нет? Действительно, почему?
– Да, дорогая, я слушаю.
И Грейс продолжала слушать, как ее дочь встретила человека своей мечты. Его звали Джордж Астер и, несмотря на то, что он был на пятнадцать лет старше, она, Джейн, знала, что это – ее идеал. В глубине души Грейс хотелось верить, что так оно и будет.
