Елена Зыкова - За все уплачено
В субботу она, правда, протаранила корову соседки тетки Анастасии, но та встала и пошла, а дня через два и хромать перестала.
Зимой чертов железный конь заводился плохо, и Нинке немало пришлось поплакать, прежде чем она к нему приноровилась. А работы вечно было много – к трактору подцепили кузов-платформу, и чего только и куда только она на нем не возила! От навоза на поля до доставки по домам членов правления после их заседаний. Это они моду такую взяли – до полуночи прозаседают, а потом требуют Нинку, чтоб она их развозила, поскольку водитель председателя Вовка Малый к этому времени падал даже в том случае, если цеплялся обеими руками за руль. И самым шикарным, веселым и необходимым при этих разъездах по домам считалось, чтоб платформа опрокидывалась, и все они, члены правления, валились в канаву. Потом те, кто мог стоять на ногах, подымали прицеп на колеса, грузили на него вовсе захмелевших, и Нинка довозила их до родных хат. Она этот прием с опрокидыванием своего прицепа отработала до совершенства, и ни разу никакого членовредительства не произошло. Но без такого падения в канаву всякое заседание партийного актива колхоза, всякий мало-мальский праздник для руководителей за праздник не считался.
Скверно было то, что, кроме водительской, Нинке сплошь и рядом приходилось выполнять работу и грузчика-разгрузчика. И по разброске навоза на родные нивы, и по доставке кормов на ферму. Вот тут уж ей пришлось порой так хребет ломать, что иногда по утрам чуть не час стояла буквой «г» и никак не могла разогнуться в пояснице.
Той же зимой она стала «гулять» с Борькой. Гулять – это означало, что после танцев он доводил ее до дому, а когда сидели в кино, то ему полагалось сидеть с ней рядом и обжимать. То есть хватать за сиськи и ляжки, лезть под юбку, прижиматься и угощать семечками. Но в клубе, когда крутили кино, Борька всего этого сделать не мог, потому что вечно торчал около киномеханика, очень ему хотелось освоить такое красивое дело, как крутить фильмы. Все остальные пацаны знали, что они «гуляют», и потому кино ей удавалось смотреть спокойно.
В ту зиму к ним привезли как раз фильм «Человек-амфибия». Господи, какой дивный фильм! И, главное, про настоящую жизнь и настоящую любовь. Очень и очень долго Нинка не видела ничего лучше! Какие там были красивые, удивительные люди – даже злодеи! А какое море и какая музыка! Нинка умудрилась и в своей деревне, и в соседних посмотреть «Человека-амфибию» четырнадцать раз и сурово себе положила, что когда начнется своя жизнь, а не из-под крыла матери, то сразу же, в тот же день, она начнет копить деньги, чтобы поехать к тому теплому морю, где есть такая жизнь, как в фильме. Конечно, никакого человека-амфибии на свете нет, а вот такое море с музыкой, такая любовь – есть.
Борька про эту мечту прознал и сказал, что тоже не против поехать к морю, только ему надо еще отслужить в армии, потом он вернется, и они поедут вместе. Заработают, отпросятся у Перекурова на месяц и обязательно поедут. Не так это и сложно.
В ту же самую зиму начали говорить, что скоро в деревне появится телевизор и работать будет уж вовсе некогда. Но телевизора еще не сделали, как вдруг вернулся один из «дезертиров» – жених сестры Валентины Антон Сбруев.
Всем он сказал гордо, что вернулся потому, что «потянула родная земля». Валентине сказал, что «позвала к себе обратно большая любовь». А Борька под большим секретом сообщил, что, напившись с друзьями денатурату, Антон сознался, что на какой-то шахте он попал в дурную компанию, проигрался в карты и его обещали зарезать, потому что на кон он поставил собственную жизнь. А поскольку расставаться с этой жизнью ему совершенно не хотелось, то он потихоньку и дерганул в родную деревню, где его никто не мог найти.
– Не то чтоб они его найти не могли, – высказал Борька свое мнение, – а просто кто поедет в наше захолустье чертово, чтоб какого-то Антона жизни решать? Это себе дороже получится, на кой хрен?
Однако Антон решил укрепиться на родной земле прочно и первым делом потребовал у Перекурова посадить его работать механизатором. Что Перекуров и сделал, отняв у Нинки трактор и передав его Антону.
После этого Антон долго размышлял, на ком ему жениться. Невест было четыре – Валентина, Нинкина сестра, две девчушки, которые в этом году кончали школу, и учительница из соседнего села Ольга Николаевна, на год Антона старше. Учительница забивала всех, и с ней соревноваться никто не мог, но когда Антон с бутылкой пришел к ней вести нужные разговоры, то она, опорожнив ее, выставила жениха за дверь, развылась на всю деревню, что жизнь ее порушилась, и буквально через неделю куда-то уехала, так что никто и не знал куда.
Малолеток в семейную жизнь председатель Перекуров регистрировать с Антоном отказался. Еще одну кандидатку, которая нацелилась было как-то с Антоном на ночь глядя слушать соловьев, Нинка и Валентина излупили так, что та на люди не показывалась с неделю, и Антон расписался в сельсовете с Валентиной.
Свою сестру, толстую, вечно злую Валентину, Нинка не любила. Даже не столько не любила, просто не было у них никаких общих дел. Валентина и жила-то от них отдельно, в доме отца, который остался после того, как тот уехал неизвестно куда. В деревне считалось, что жена и старшая дочь его поедом ели, и чтоб совсем не съели – мужик бежал куда глаза глядят. Однако перед свадьбой сестринская любовь как-то вдруг наладилась, Нинка очень радовалась за свою сестру, и чтоб дело долго не тянуть да женишок не передумал, свадьбу решили сыграть в первых числах июня, в самый раз перед первым покосом.
Напоить предстояло всю деревню без исключений. Кормежка – дело второстепенное, без нее многие запросто обойдутся, а вот упоить каждого по предельному желанию требовалось совершенно безоговорочно, иначе запомнят не как свадьбу, а лет десять будут талдычить при любом случае, что не праздник был, а непотребное свинство.
Так что брагу на зерне, дрожжах и, немного, сахара заварили в четырех здоровенных бочках, поставили их в баньке около реки, и недели через три сусло дошло, запенилось, и пошел кислый, приторный дух. Пора было гнать самогонку, и это дело поручили Нинке как самому надежному человеку.
Работа, в общем-то, не тяжелая, не пыльная. Главное, чтоб не спать, не залеживаться и следить, когда охлажденные в змеевике пары становились мутными, по градусам слабые, и следовало все загустевшее, отработавшее сусло из бака вылить, зарядить бак новой порцией, сменить потеплевшую воду в змеевике – и начинай весь святой процесс сначала. Но когда за это дело брались мужики, то толку выходило мало по той причине, что они были охочие к преждевременному и частому снятию «пробы». И по ходу дела обычно так «напробовались», что часа через два начинали путать технологические циклы процесса, туго соображали, когда идет сорокаградусная, а когда она уже слабела и к достойному употреблению не была пригодна.
