Крис Манби - Тайная жизнь Лизы
– Она так стесняется, что учит роль под душем, – сказала Мэри. – Чтобы никто не слышал из-за воды.
– Ничего подобного, – запротестовала я. Хотя на самом деле я так и делала, после того как мой сосед Грэм, студент матфака, нажаловался, что постоянное заучивание текста вслух отвлекает его от алгоритмов. Однажды они с деканом вломились ко мне в комнату в самый разгар сцены со змеей. Сначала я расценила это как комплимент. Видимо, моя предсмертная агония разыграна с крайней степенью убедительности. Но декан вернул меня к действительности словами о том, что следующий такой спектакль увенчается не аплодисментами, а солидным штрафом.
– Как же так я ничего не знал! Разве можно скрывать свой талант от друзей? – спросил Брайан.
– Да я не уверена, что это талант, – объяснила я. – И ничего я не скрывала. Просто не хочется всех доставать своими проблемами. Это все мое личное дело.
– Но ты играешь в пьесе, – напомнил мне Брайан. – Это уже не твое личное дело.
– Да меня уговорили, – соврала я. – Все равно текст этот есть в программе. Не надо будет потом учить.
– Но тебе ведь хоть немного хочется играть на сцене, – настаивал он.
Я пожала плечами. Еще как хотелось сыграть Клеопатру. Пока Мэри всем не разболтала, я страшно гордилась тем, что мне доверили такую большую роль. Правда, я не была уверена, что справлюсь, и не хотела, чтобы близкие люди ежедневно дразнили меня актрисой. Близкие – это Мэри, Билл и Брайан. А если им не понравится моя игра? Если я сыграю так плохо, что они потом не будут знать, как смотреть мне в глаза. Я не смогу играть дальше, если каждый день буду обедать с самыми строгими критиками.
Пока Мэри не вынудила меня раскрыть карты, я намеревалась дождаться, по крайней мере, пяти одобрительных рецензий и только потом пригласить друзей на свой спектакль. Пять хороших рецензий. Звучало солидно, но вероятность осуществления приближалась к нулю. Хотя бы потому, что студентов-критиков, которые могли прийти на спектакль, было только четверо.
– Я правда очень хочу посмотреть, как ты играешь, – пытался убедить меня Брайан.
– И мы, – подхватили Мэри и Билл нестройным хором. – Если Брайану можно идти на спектакль – мы тоже пойдем. Так будет честно.
– Нет, ни за что, – сказала я в отчаянии. – Вы хотите, чтобы я все напутала? Пожалуйста, не ходите. Вам будет неинтересно. Я умру от стыда.
– Не зарывай талант в землю, – произнес Брайан с еврейской назидательностью.
– Я не зарываю. Я только не хочу, чтобы вы ходили смотреть. По крайней мере, сейчас. Послушайте, я же знаю, как будет: Мэри и Билл будут строить мне рожи. Один раз я их пустила. Я играла няню в «Ромео и Джульетте» и чуть не лопнула от сдерживаемого смеха, увидев в заключительном акте задумчивую физиономию Билла в последнем ряду. К счастью, все подумали, что меня сотрясают сдерживаемые рыдания, – и сноб из газеты «Изида» написал, что это произвело впечатление. Кто примет меня всерьез, если в трагических сценах меня будет трясти от смеха?
– Я больше не буду, – пообещал Билл, но обещаниям Билла я не верила с тех пор, как он решил с Нового года каждый день после спортзала переодеваться, так чтобы его дивной мускулатурой можно было любоваться только по особым случаям. Он держался до пятнадцатого января.
– Верится с трудом. Кому еще кофе? – спросила я, отчаянно пытаясь заговорить о другом. О чем угодно, кроме спектакля. К счастью, мне на помощь пришел Брайан.
– Я принесу, – сказал он. – Но только если ты нам разрешишь посмотреть, как ты играешь.
– Ни за что! – завопила я. – Я же только что объяснила…
– Да шучу я, шучу. – Брайан поднял руки. – Не хочешь – не придем. Мы не хотим нарушить творческий процесс.
– Жаль, – вздохнула Мэри. – Я бы посмотрела, как ты изо всех сил стараешься не расхохотаться.
– Не доставай ее, Мэри, – предостерег Брайан.
Я облегченно вздохнула.
Чего кривить душой, я испытала легкое разочарование, когда назавтра перед началом спектакля не увидела в зале никого из них. В тот день я встретила Билла в столовой, и он сказал мне, что они сразу же после ужина идут есть карри (я уже говорила, что столовская еда способствовала похуданию). Но я догадалась, что он пускает меня по ложному следу. Я по-прежнему не сомневалась: вся троица будет сидеть в последнем ряду и прикрывать ухмыляющиеся физиономии программками в жалкой попытке остаться незамеченными. Но их не было. Во всяком случае, я их не увидела, потому что, прежде чем я успела подробно рассмотреть зал с безопасной позиции за занавесом, зажглись огни рампы и я уже не видела ничего, кроме сцены.
В университете были сотни театральных трупп. В большинство из них я записалась еще на Неделе первокурсника, но в конце концов моим уделом стала крошечная труппа под названием «Подвал» – только там меня не завернули сразу. Во всех остальных, едва я начинала изображать появление отважной Виолы в Иллирию и после кораблекрушения, меня прерывали вопросами: не хочу ли я помогать за кулисами? или открывать занавес? и умею ли я шить римскую тунику? Члены «Подвала» отнеслись более снисходительно к моим актерским способностям. Большинство из них сидело на транквилизаторах, что, вероятно, сработало мне на руку. Я мечтала о сцене с детства. Я думаю, что меня зацепило в первый раз, когда нас с братом Колином премировали билетами на мюзикл «Энни» на Рождество 1981 года. Колину история храброй сиротки не понравилась. По его мнению, там было слишком много пения и девчонок. Но я была в восторге, и последующие полгода громко распевала песни из мюзикла в надежде, что какой-нибудь влиятельный господин услышит мое пение с улицы и пригласит в актерскую школу. Разумеется, этого не случилось. В Солихалле ничего подобного не случается, зато моя мать записала меня в драмкружок при местной церкви, где готовилась собственная версия «Энни». На прослушивании я старалась изо всех сил, но главную роль дали дочери церковного сторожа (она страшно фальшивила, но у нее был подходящий цвет волос). Я дала согласие на роль одной из приютских, но в день премьеры сказала, что заболела ангиной, и ни разу не играла.
Затем пубертатный период, а также мысль о том, что мой прыщавый лоб, скрываемый под уродской длинной челкой, увидит куча народу, надежно ограждали меня от сцены. В трех школьных постановках я участвовала в качестве помощника режиссера. Никто не спрашивал, хочу ли я играть, потому что все думали, что мне нравится тянуть за веревки, открывающие занавес, но я следила за исполнительницами главных ролей и знала, что могу сыграть лучше их. Я выучила все реплики и отрепетировала их в спальне перед зеркалом на случай, если главная героиня и дублерша неожиданно заболеют. Но однажды я сказала себе: хватит робеть.
