Розамунда Пилчер - Дикий горный тимьян
— Ну, теперь ешь, — сказала она, вкладывая ложку ему в руку.
— Он, что, уже сам ест? — спросил Оливер.
— Конечно. Ему два года. Он уже не маленький, да, Томас? Ну-ка покажи дяде, как ты умеешь есть.
В ответ Томас положил ложку. Он, не мигая, смотрел на Оливера голубыми глазами, и Оливер почувствовал некоторую неловкость.
— Давай поедим, — сказал он. Он поставил на стол кружку с пивом, взял ложку Томаса с размятым мясом и картошкой и поднес ее ко рту малыша; рот тут же открылся, и содержимое ложки оказалось внутри. Но и жуя, Томас продолжал неотрывно глядеть на Оливера. Оливер отдал ему ложку. Прожевав то, что было во рту, Томас улыбнулся, обнажив двойной ряд обворожительных белых зубок с застрявшей в них запеканкой.
Ставя перед Оливером тарелку с едой, Хельга заметила его улыбку:
— Ну вот, он признал вас другом.
Она принесла еще одну тарелку и села во главе стола.
— Он очень доброжелательный мальчик.
— А что он делает весь день?
— Играет, спит, днем гуляет в прогулочной коляске. Обычно его вывозит на прогулку миссис Арчер, но сегодня это сделаю я.
— Он любит смотреть картинки в книжках или еще что-нибудь?
— Да, любит, только иногда рвет их.
— А игрушки у него есть?
— А как же. Ему нравятся маленькие машинки и кубики. Вот мягкие игрушки, зайчиков и мишек, к примеру, он не любит. Я думаю, ему не нравится плюш, из которого они сделаны. Понимаете?
Оливер занялся пастушьей запеканкой, которая оказалась горячей и очень вкусной.
— А вы умеете обращаться с маленькими детьми? — спросил он.
— Дома в Швеции у меня есть младшие братья и сестры.
— А Томас вам нравится?
— Да, он славный малыш. — Она подмигнула Томасу: — Томас, ты ведь славный мальчик, да? Он почти никогда не плачет, как некоторые капризули.
— Наверное, ему скучно оттого, что его растят бабушка с дедушкой?
— Он еще слишком мал, чтобы знать, скучно ему или нет.
— Ну, а когда он вырастет?
— Конечно, когда ребенок предоставлен сам себе, ему скучно. Но в Вудбридже есть и другие дети. Он заведет себе друзей.
— А вы обзавелись друзьями?
— Здесь есть еще одна девушка, которая, как и я, приехала сюда изучать язык и помогает по хозяйству за стол и квартиру. Мы вместе ходим на курсы.
— А друг у вас есть?
Она улыбнулась так, что на щеках обозначились ямочки.
— Мой друг остался дома, в Швеции.
— Он, должно быть, скучает без вас.
— Мы пишем друг другу. И потом, это ведь только на полгода. Через шесть месяцев я вернусь в Швецию.
— А как же Томас?
— Я думаю, миссис Арчер подыщет другую девушку вроде меня. Хотите еще запеканки?
Обед продолжался. На десерт девушка предложила фрукты, йогурт и сыр. Томас ел йогурт. Оливер очистил апельсин. Хельга, стоя у плиты, варила кофе.
— Вы живете в Лондоне?
— Да. У меня квартира на первом этаже недалеко от Фулем-Роуд.
— И вы сейчас туда поедете?
— Да. Я неделю провел в Бристоле.
— Вы там отдыхали?
— Ну, кто же ездит отдыхать в Бристоль в феврале? Нет, конечно. Я ездил внести кое-какую правку в мою пьесу, которую ставит театр «Фортуна». Актеры жаловались, что некоторые реплики трудно произносить, язык сломать можно.
— Так вы писатель?
Она широко раскрыла глаза.
— Вы сочиняете пьесы? И их ставят в театре? Вы, наверное, хороший писатель.
— Хотелось бы так думать.
Он клал в рот дольки апельсина. Их вкус и горьковатый запах кожуры напомнил ему об Испании.
— Но главное, что думают другие. Критики и люди, которые платят за то, чтобы побывать в театре.
— А как называется ваша пьеса?
— «Гнутый пенс». Но не спрашивайте меня, о чем она, потому что слишком долго рассказывать.
— Мой друг тоже пишет. Он пишет статьи по психологии для университетского журнала.
— Они наверняка безумно интересны.
— Но это ведь совсем не то, что писать пьесы.
— Не совсем то, конечно.
Томас съел йогурт, и Хельга вытерла ему рот, сняла нагрудник и вынула мальчика из детского стульчика. Он подошел к Оливеру и, чтобы удержать равновесие, оперся руками о его колено. Сквозь поношенные джинсы Оливер ощутил тепло маленьких крепких пальчиков. Томас с любопытством поднял на Оливера глаза и улыбнулся, отчего обнажились ровные белые зубки, а на щеках появились ямочки. Он протянул руку, чтобы потрогать бородку Оливера, который слегка пригнулся, чтобы малыш мог до нее достать. Томас засмеялся. Оливер поднял его и усадил на колено. Он ощутил себя сильным и преисполненным душевного тепла.
Хельга была очень рада всем этим знакам дружеского расположения.
— Ну вот, вы и подружились. Если бы у меня была здесь книжка, вы бы показали ему картинки, пока я соберу посуду и сложу ее в посудомоечную машину. Потом мы пойдем с ним гулять.
Оливер уже решил про себя, что ему пора уходить, но сказал: «Хорошо», и Хельга пошла искать книжку, оставив его наедине с Томасом.
Томасу очень понравилась борода Оливера. Тот поднял малыша и поставил к себе на колени, так что его глаза оказались вровень с глазами Томаса. Мальчик теребил бороду, а Оливер притворно вскрикивал. Томас заливался смехом. Он было снова потянул бороду, но Оливер поймал его руку и удержал в своей.
— Ах ты, разбойник, больно же!
Томас внимательно посмотрел ему в глаза.
— А ты знаешь, кто я? — тихо спросил Оливер, и Томас снова залился смехом, как будто этот вопрос был самой смешной шуткой.
Хельга вернулась с книжкой и положила ее на стол. Книжка была большая, в яркой глянцевой обложке, с картинками, на которых были нарисованы домашние животные. Оливер открыл ее наугад, а Томас уселся к нему на колени и, навалившись грудью на стол, стал рассматривать картинки. Пока Хельга убирала тарелки и выскребала сковороду от остатков пастушьей запеканки, Оливер переворачивал страницы и называл нарисованных животных и прочие предметы, показывал на дом, калитку, дерево и копну сена. Когда они открыли картинку, где была нарисована собака, Томас залаял, а когда увидел корову, то замычал. Все было очень весело и забавно.
Потом пришла Хельга и сказала, что пора им с Томасом идти одеваться для прогулки. Она забрала Томаса и унесла наверх. Оливер остался сидеть в кухне, ожидая их прихода. Он смотрел на идеально прибранную кухню, на идеально ухоженный сад за окном и думал о том, что скоро Хельга уедет и на смену ей приедет другая девушка, тоже на полгода, и так до тех пор, пока Томасу не исполнится восемь лет. Тогда его отправят в какую-нибудь престижную, но, скорее всего, бесполезную подготовительную школу. Он представил, как его сына запустят в конвейер традиционного обучения, где он научится заводить нужных друзей, играть в нужные игры и — Боже сохрани! — никогда не ставить под сомнение необходимость лишенных смысла традиций.
