Джеймс Стерлинг - Игра длиною в жизнь
Бабушка сменила тему разговора, прежде чем я успел еще что-то спросить.
— Кстати, Дин, о путешествиях, — сказала она. — Когда ты приступаешь к работе в агентстве?
— Да, братан, — спросил я, когда пнул Дина под столом. — Как у тебя дела с моими агентами?
Мои агенты, Райан и Марк, предложили Дину поработать в их фирме, как только он закончит колледж.
— Сейчас я работаю неполный день, но в конце мая стану полноценным сотрудником агентства, — сказал он с улыбкой.
— Чем конкретно ты будешь заниматься?
— Я буду агентом среднего звена. Они собираются научить меня, как заарканить парней вроде тебя. — Ответил Дин с легким кивком в мою сторону.
— Удачи тебе в этом, — сказала Кэсси и улыбнулась.
— Но в первую очередь я буду заниматься поиском новых талантливых ребят. Что подразумевает под собой много работы за компьютером. Также, видимо, я буду непосредственно выходить на контакт с некоторыми игроками или их семьями.
— По каким-то отдельным моментам или ты будешь полностью вести все дела? — спросила Кэсси.
Дин пожал плечами.
— Я еще не знаю. Уверен, что они будут задавать вопросы, на которые я пока не смогу ответить. Скорее всего, я буду просто консультировать их во время торгов, говорить о сроках принятия решения и тому подобное.
Воспылав интересом к теме разговора, Кэсси спросила.
— Часто ли тебе звонят члены семей потенциальных игроков?
— Даже представить себе не можешь, как часто, — сказал он и покачал головой. — Мало кто разбирается во всех тонкостях контракта, и иногда это сильно раздражает. Я вынужден подробно объяснять каждую деталь, которую они не понимают.
Глаза Кэсси удивленно расширились, и она громко выдохнула.
— Готова поспорить, что бывают долгие и изнурительные телефонные разговоры.
Дин кивнул.
— Как-то я два часа разговаривал с женой одного из твоих бывших товарищей по команде.
— Кого именно? — спросил я.
— Одного из аутфилдеров[2] в D-backs[3]. Она беспокоилась, что в прошлом сезоне её муж получил растяжение мышц, и хотела узнать, как это скажется на его игровом времени в новом сезоне, а также стремилась добиться полного пакета пенсионного страхования. Я был вынужден объяснить ей все стороны дела, и, думаю, что ввел её в замешательство. Она была просто одержима вопросом пенсии.
Дедушка выронил из рук вилку, и она с шумом упала на стол.
— Извините, — сказал он, когда поднял вилку с забавным выражением лица. — И как много сезонов нужно отыграть, чтобы заработать пенсию?
— Чтобы рассчитывать на полную пенсию, нужно отыграть десять сезонов.
— Что будет, если игрок получит травму и не сможет доиграть все десять сезонов?
Дин втянул в себя воздух.
— Тогда игрок получает неполную пенсию, но тут все намного сложнее. Следует учитывать условия контракта и число лет, на которое он заключается.
— Ох, хватит говорить об этом. Пусть ребята проведут немного времени вместе, пока Джек и Кэсси не уехали. — Бабуля поднялась со своего стула и стала собирать тарелки со стола.
— Давайте, я Вам помогу? — сказала Кэсси, но бабушка отвела её руки в сторону.
— Нет, дорогая. Вы же молодожены. Идите проведите свой медовый месяц с друзьями, — сказала она с кривой усмешкой, когда мы стали потихоньку перебираться в гостиную.
Остаток дня мы провели в компании Дина и Мелиссы, пока Кэсси не напомнила, что нам пора собирать вещи и прощаться. Мне не нравилось уезжать из этого дома, но, в конце концов, теперь-то я был не один. И больше никогда не буду один.
Глава 3. Сломанные кости
Три месяца спустя…
Погрузившись в работу, я сидела за компьютером и машинально теребила рукой ключ, висевший на цепочке у меня на шее. Мои пальцы поглаживали буквы, выбитые на этом ключе, которые складывались в слово СИЛА. Мелисса дала мне его после истории с желтой прессой и злыми фанатами во время первого сезона Джека за Метс. Она сказала мне тогда, что по правилам я должна держать это украшение у себя, пока не встречу человека, который будет нуждаться в его послании сильнее, чем я. Мне не нравилось, что рано или поздно мне придется отдать столь особенный подарок, но, тем не менее, я была вынуждена признаться, что это очень умная мысль.
Сидя за своим рабочим местом, я корпела над фотографиями, которые сделала совсем недавно. Нора, мой босс, хотела представить одну из моих работ в номинацию на престижную в среде фотографов премию. Но когда я посмотрела на разложенные передо мной фотографии, я поняла, что не смогу выбрать одну.
Как обычно, я много сил вкладывала в свою работу и не могла больше смотреть на то, что было запечатлено на фотографиях. Я видела эмоции и чувства, которые не мог передать объектив моей камеры.
Когда я смотрела на фотографию, на которой пожилой мужчина отчаянно цеплялся за покрытого грязью и кровью ребенка, я видела сотни других людей таких же отчаявшихся и грязных, не попавших на этот снимок. В кадре не было видно ни полуразрушенных домов в груде обломков, ни их владельцев, на лицах которых застыло выражение ужаса, пока они напрасно пытались разобрать завалы. На территории протяженностью в несколько миль располагались школы, частные компании, жилые дома, которые сейчас были полностью разрушены, а это место больше напоминало зону боевых действий. Возможно, такое сравнение звучало банально, но оно наиболее точно описывало ситуацию. Мать-Земля иногда приносит ад на Землю. И я запечатлела этот момент на своих снимках.
Одно дело слышать о разрушениях в новостях или читать в газетах, и совсем другое видеть собственными глазами. Невозможно описать словами, что чувствуешь, когда под твоими ногами валяются осколки стекла и обломки чьего-то дома. Или когда видишь шок на лицах людей, потому что все их имущество превратилось в груду пепла. Я никогда не чувствовала себя такой беспомощной, как в тот момент, когда ко мне обратилась пожилая женщина и пожаловалась, что пропали все её семейные фотографии и реликвии. И я ничем не могла помочь ей, когда она от горя рухнула на колени и зарыдала. В первые несколько дней после стихийного бедствия на месте катастрофы было столько человеческой боли, что зачастую я просто не могла делать снимки. Мне было невыносимо просто смотреть на последствия этой трагедии, что уж говорить о тех, кому пришлось пережить её.
Возможно, такая черта моего характера не способствовала моей карьере, но мне не нравилось быть навязчивой. Я не относилась к такому типу фотографов, которые пихали камеры людям в лица и вторгались в их личное пространство, чтобы получить удачный кадр, который потом можно хорошо продать. Мне не приносило удовольствие фотографировать страдания других. После того, как я провела какое-то время с людьми, пережившими катастрофу, их горе оставило неизгладимый след в моей душе. И я не понимала, что хорошего было в том, чтобы передавать эту боль всем окружающим посредством фотографии.
