Наталья Нестерова - Обратный ход часов
Дверь Татьяне открыла домработница. Виктория показалась в конце длинного коридора (естественно, с телефонной трубкой у уха) и махнула рукой:
— Проходи!
Татьяна нередко бывала в этих барских хоромах, и в последнее время зависть к их обладательнице сменилась на жалость: как ни высоки тут потолки, ни замечательны лепнина и обои, ни вызывающе дорога мебель — сил они хозяйке не прибавляют. Нет, лучше уж быть бедным, но здоровым.
— Какие арбузы? Испанские? Без косточек? — спрашивала в микрофон, астматически дыша, Виктория Сергеевна. — Где будут продавать? В универсаме на Садовой, бывшей Кирова? Кто поставщик? Странно. Почему это Филя занялся арбузами, если всегда по обуви специализировался? Что-то здесь нечисто. Ну, все, пока! Еще один звонок, — обратилась Виктория Сергеевна к Татьяне. И, нажимая толстыми пальцами на кнопки, закричала в голос: — Настя! Где тебя носит? Нам тут лапу сосать?
— Иду, иду! — отозвалась домработница и вкатила сервировочный столик с закусками и чайником.
Катя? — спросила Виктория Сергеевна, когда на том конце ответили. — Да, это я. Слушай внимательно! Сегодня в пятнадцатой школе, где наш Сереженька учится, обнаружили в одиннадцатом «А» наркотики. Директор хочет дело замять, затихарить, имей в виду. Внуку скажи: если только притронется к этой отраве, я ему голову оторву и не на каждый праздник выдавать буду. И тебе заодно. Пока! — попрощалась с невесткой Виктория Сергеевна и снова булькающе заорала: — Настя! Забери трубку, ни с кем меня не соединяй, включи автоответчик. Поговорить не дадут!
Ее начальственный крик и ворчание не обманули Татьяну: переживает! После вчерашнего подписания документов Виктории страшно оказаться не у дел, никому не нужной, ни для кого не грозной.
Но и Виктория, в свою очередь, полагала, что Татьяне несладко. Жестом предложив угощаться, спросила:
— Сильно переживаешь, что муж бросил?
— Очень сильно, — подтвердила Татьяна. — Только совершенно нет времени переживать.
— Уже хорошо. Если убедишься, что у него это серьезно, вырывай с корнем из сердца! Вот я своего первого муженька за измену похоронила.
— Вы разошлись, а потом он умер? — уточнила Таня.
— Нет, сначала похоронила, потом разошлись.
«Ку-ку! У нее начался маразм!» — подумала Таня и стала торопливо пить чай, чтобы Виктория не заметила, какое впечатление произвели ее слова.
Но последовавший рассказ Виктории Сергеевны опроверг подозрение в старческом слабоумии.
— Мой первый, Гришка, по профессии зоотехником был, сельхозакадемию окончил. На целину рвался, только там коров на всех зоотехников не хватало. Распределили нас на Кубань, в большую станицу. По-старому говорили «станица», по документам — райцентр. Казачки — это такие бабы! Порода! Каждую вторую можно было в Москву на Выставку достижений народного хозяйства отправлять для демонстрации женской мощи и стати. В добавление к фигуре — темперамент бешеный и на язык острые. А мужики у них, — Виктория Сергеевна неопределенно покрутила пальцами и сморщила нос, — так себе. Плюгавенькие, чернявенькие, вертлявые, жилистые, задиристые, нонет, не богатыри. Почему большие и красивые женщины рожают всякую мелочь, я так и не поняла.
И вот мотает мой Гриша, а надо сказать, что парень он был оч-ч-чень видный, по станицам и хуторам. Я дома сижу, потому что годовалый сынок Юрка, мой старший, ты его знаешь, — как по пословице: если не понос, то золотуха. То струпьями весь покроется, то сопли до пола, то из ушек гной, то в горле ангина. На работу выйти не могла — такой ребенок болезненный. А сейчас не скажешь, правда? Два метра ростом и полтора центнера весом.
В один из дней сижу около детской кроватки, компрессики сыну меняю, температура у него под сорок, жду мужа. Вместо него — записку мне доставили. И пишет мой благоверный, что полюбил другую женщину, заведующую молочной фермой в соседнем районе, просит меня не обижаться, подать на развод, а самому ему приехать недосуг, осваивается в новой станице.
И что, ты думаешь, я сделала? Схватила больного ребенка, в одеяла завернула и на попутках рванула мужа возвращать. Он меня — в штыки, зачем приехала и все такое. А разлучница за ситцевой занавеской спряталась и в дырочку за нами подглядывала. Потом на секунду рожу высунула и язык мне показала. А Гришенька в этот момент говорил: ничего вернуть назад нельзя, у него такая любовь сильная, как удар молнии… Вот это все вместе: ее рожа насмешливая и его слова про молнию — чуть не довели меня до греха. Я бы их убила, клянусь! Спасибо сыночку, спас — заплакал, зашелся криком, как понял, что мать на грани.
Возвращаюсь в свою станицу. Лицо у меня, сама понимаешь, соответствующее. Надела черное платье, черный платок, объявила соседям и знакомым: погиб Гриша, попал под удар молнии и полностью, включая скелет, сгорел, обуглился. Мне, конечно, и с похоронами, и с поминками народ очень помог. Все чин чинарем прошло. Гроб, поскольку Гриша обугленный, никто открыть не попросил. А в гробу лежали для веса Гришкины инструменты. Он столяркой увлекался, ползарплаты тратил на стамески и лобзики. Особо гордился дрелью импортной. Она отлично в центр гроба и легла. А в голову я фотопортрет мужа в рамке положила. Без головы как-то некультурно….
— И никто не догадался? — смеялась Таня.
— Ни одна душа. А голосила я на кладбище, ты бы послушала! И все правдиво. Выла, что хороню свою любовь на веки вечные, посылала проклятия злой судьбе, которая нас разлучила. На следующий день после похорон села с сыночком на поезд и уехала сюда, к маме.
— А как все выяснилось?
— Мне подружка написала. Через неделю приехал Гриша — увольняться и за вещичками, за инструментами. Идет по улице, народ на него пялится, в стороны шарахается, бабки крестятся: свят-свят, воскрес! А один пьянчуга местный подходит к Гришке, хлопает по плечу и спрашивает: «У тебя когда девять дней? Отметим?»
— Ой, спасибо! Ой, развеселили! — Татьяна вытирала набежавшие от смеха слезы.
— Ты-то свою разлучницу знаешь?
— Понятия о ней не имею.
— Аспирантка, вчерашняя студентка, двадцать шесть лет. С твоим на одной кафедре… как ее…
— Компьютерной графики.
— Ага, есть подозрение, что они с нового учебного года, с сентября роман крутят. Ее родители не в восторге, что дочь со стариком связалась. Они живут в двушке-распашонке на Новом проспекте. Еще прописаны бабка и младший брат аспирантки. Так что квартирные условия не блестящие. Будет твой Михаил пилить вашу квартиру, помяни мое слово.
А где они сейчас… ну, вместе… находятся?
— Этого сказать не могу, но можно узнать.
— Нет, спасибо. Скорее всего, в квартире Мишиного брата, который подался на заработки за границу.
