Даниэла Стил - Обещание страсти
Он внимательно ее прочел, но имя Кизии Сен-Мартин там не упоминалось.
— И что?
— А то, что я хочу познакомить тебя с моим другом Мартином Хэлламом. — Она торжествующе расхохоталась, и Эдвард почувствовал себя довольно глупо. Стараясь подавить смех, Кизия пожала ему руку, — в глазах ее скакшш знакомые аметистовые искры. — Привет, Эдвард. Я Мартин. Как поживаешь?
— Что? Кизия, ты шутишь!
— Вовсе нет. Никто никогда не узнает. Даже редактор не знает, кто это пишет. Все делается через моего литературного агента, а он человек чрезвычайно скрытный. В — течение месяца я должна была давать им материал, чтобы они смогли убедиться, что я знаю то, о чем пишу, а сегодня наконец все решилось. Теперь колонка будет появляться регулярно три раза в неделю. Разве это не божественно?
— Божественно? Это безбожно. Кизия, как ты могла?
— А почему бы и нет? Я не пишу ничего такого, за что на меня можно было бы подать в суд, и я не выдаю секретов, которые могли бы разрушить чью-нибудь жизнь. Я просто… ну, скажем, держу всех в курсе… и развлекаю.
В этом вся Кизия. Достопочтенная Кизия Сен-Мартин… она же К.-С. Миллер и Мартин Хэллам. И сейчас она вернулась домой после еще одного лета, проведенного за границей. С начала ее карьеры прошло семь лет. Она добилась успеха, и обаяние ее от этого еще больше выросло. В глазах Эдварда успех придавал ей блеск загадочности, почти невыносимую притягательность. Кто еще, кроме Кизии, сумел бы так долго продержаться? И написать все это? Только Эдвард и литературный агент были посвящены в тайну, что Кизия Сен-Мартин ведет еще одну жизнь, отличную от той, что так щедро живописалась в «Городе и деревне», а иногда и в колонке «Таймс» под рубрикой «Люди».
Эдвард еще раз взглянул на часы. Теперь можно ей позвонить. Уже одиннадцатый час. Он потянулся к телефону. Этот номер Эдвард всегда набирал сам. После двух звонков Кизия ответила. Голос был хрипловатым, как обычно по утрам, и это нравилось Эдварду больше всего. В нем было нечто очень интимное. Эдвард иногда размышлял о том, что она надевает, отправляясь спать, а потом всегда укорял себя за эти мысли.
— С приездом, Кизия! — Он улыбнулся газетной фотографии, все еще лежащей перед ним на столе.
— Эдвард! — Радость в ее голосе обдала его приятным жаром. — Я так по тебе скучала!
— Вряд ли так уж сильно, противная девчонка, если не послала мне даже открытки. За ланчем в прошлую субботу Тоти сказала мне, что все-таки изредка получала от тебя письма.
— Это совсем другое дело. Она просто с ума сойдет, если я не буду давать ей знать, что жива. — Кизия рассмеялась, и Эдвард услышал звяканье чашки о телефонную трубку. Утренний чай. Без сахара. И много сливок.
— А ты не думаешь, что я тоже могу сойти с ума?
— Нет, конечно. Ты же стоик. Это было бы дурным тоном. Положение обязывает, и так далее, и тому подобное.
— Ладно, ладно. — Ее прямота часто смущала Эдварда. Впрочем, она права. Его всегда беспокоило, что можно, а чего нельзя себе позволить. Из-за этого он никогда не говорил, что любит ее. Из-за этого он так и не признался в любви ее матери.
— Как Марбелья?
— Ужасно. Наверное, я старею. Дом тети Хилари был битком набит восемнадцатилетними детишками. Боже мой, Эдвард, я старше их на целых одиннадцать лет! Почему они не сидят дома с нянюшками? — Слова эти рассмешили его. Она по-прежнему выглядела двадцатилетней. Двадцатилетней — хотя уже многое повидала в жизни. — Слава Богу, я провела там только уик-энд.
— А до этого?
— Разве ты не читал утром мою колонку? Там говорится, что большую часть лета я провела в уединении на юге Франции. — Она опять рассмеялась, и он тоже улыбнулся. Как приятно слышать ее голос…
— Я и правда там была. Наняла яхту, и это было замечательно. Так спокойно. Написала целую кучу всего.
— Я видел статью о трех американцах, которые сидят в турецкой тюрьме. Мрачно, но великолепно. Ты была там?
— Конечно, была. И это действительно очень грустно.
— А где еще ты была? — Он решил сменить тему. Незачем разговаривать о мрачном.
— О, я была на приеме в Риме… на демонстрации моделей в Париже… в Лондоне на встрече с королевой… «Киска, киска, где была?» А была я в Лондоне, чтобы посмотреть…
— Кизия, ты невозможна, но восхитительно невозможна.
— Ага. — Она сделала большой глоток из своей чашки. — Но я скучала по тебе. Просто кошмар, если никому нельзя рассказать, чем ты на самом деле занимаешься.
— Так давай встретимся, и ты мне обо всем расскажешь. Как насчет ланча в «Ля Гренвиль» сегодня?
— Отлично. Я должна встретиться с Симпсоном, а потом — сразу с тобой. А как твои дела?
— Все хорошо. И знаешь, Кизия…
— Да? — Вдруг голос ее изменился — хрипотца исчезла, он стал мягким и грудным. По-своему она тоже любила его. Уже почти двадцать лет он был ей вместо отца.
— Я правда счастлив, что ты вернулась.
— А я счастлива оттого, что есть кто-то, кому на это не наплевать.
— Глупышка, ты говоришь так, будто никому больше нет до тебя дела.
— Все это называется синдромом бедной богатой маленькой девочки, Эдвард. Профессиональная болезнь наследниц. — Она засмеялась, но что-то в ее смехе настораживало. — Увидимся в час.
Она положила трубку, и Эдвард вновь устремил взгляд за окно.
За двадцать два квартала от Эдварда Кизия лежала в постели, допивая чай. На постель навалена кипа газет, а рядом на столе — целая груда почты. Шторы подняты, и из окна открывается мирный вид — сад за соседним домом. На кондиционере чирикает птичка. И тут раздался звонок в дверь.
— Черт побери! — Задумавшись, кто бы это мог быть, она стянула со спинки кровати белый шелковый халат. Догадка пришла быстро и оказалась правильной. Когда Кизия открыла дверь, мальчик-пуэрториканец с тонким, нервным лицом протянул ей длинную белую коробку.
Она поняла, что в коробке, сразу, не успев даже дать мальчику доллар на чай. Она знала также, и от кого коробка. Она угадала даже, из какого цветочного магазина она доставлена. И не сомневалась, что увидит на карточке почерк секретарши. По прошествии четырех лет вполне можно позволить секретарше написать за тебя что-нибудь на карточке. «Знаешь, Эффи, что-нибудь вроде: „Ты не можешь представить, как я по тебе скучал“ — и так далее». Эффи прекрасно справлялась с такими поручениями. Она писала именно то, что пятидесятичетырехлетняя старая дева может написать на карточке, прилагающейся к дюжине красных роз. И, в общем-то, Кизии было все равно, от кого открытка — от Эффи или от Уита. Какая разница? В принципе никакой.
На этот раз Эффи добавила к обычным цветочным посланиям: «Поужинаем вместе?» — и Кизия задумалась. Вертя в руках карточку, она опустилась в уютное кресло, обитое голубым бархатом, — оно принадлежало еще матери. Кизия не виделась с Уитом целый месяц, с тех пор как он прилетел по делам в Лондон и они оказались вместе на вечере у Аннабелы накануне его возвращения обратно. Вчера вечером он встретил ее в аэропорту, но они так и не поговорили. Им почти никогда не удавалось поговорить.
