Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

Она вновь нервно сглотнула. Опустилась вниз, и почувствовала, как молодой человек чуть приподнялся, и оперся спиной на высокое изголовье кровати. Откинул голову и прикрыл глаза. Тяжело дыша, Эмма коснулась губами головки члена, затем зажмурилась, и попыталась втолкнуть в себя ствол как можно глубже.

Штайнер слегка насаживал её на себя. Но не давил. Зрачки метались под закрытыми веками.

Она обхватывала половой орган губами, который не помещался полностью у нее во рту. Хотя Фастер старалась — не помещался. Доносились разрозненные, хлюпающие звуки. Он глубоко скользил внутри, в горле, и девушка чувствовала, как на ней выступали мурашки. Как все внутри завязывалось в узел. Между ног становилось влажно, половые губы опухали и прилипали к ткани хлопковых трусов.

«Достаточно» — тихо сказал мужчина, и немного отстранил Эмму от себя. Железными руками взял под плечи, и подтянул к себе. Положил на кровать, лицом вниз, и тут же оказался сверху.

Ресницы дрожали, меж губ проходила тонкая ниточка слюны. Она чувствовала, как он задирал ей сарафан. Как трогал пальцами ягодицы, и приспускал бельё до коленей. Чувствовала, как медленно протискивался внутрь толстый член, и становилось так приятно, что закатывались глаза. Зубами Фастер хваталась за подушку, чтобы сдержать тяжелые стоны. Глубокие проникновения, медленные, и сладкие. Она видела, как впереди на кровать падали пряди его волос. Слышала резкое дыхание. Он сжимал в кулаке одеяло.

Много. Горячо. Любимый рядом, слишком близко. Внутри неё. От его движений тело содрогнулось в долгом спазме, из-за оргазма темнело в глазах. Через несколько минут хлюпающие звуки начали становиться громче и беспорядочнее. Сперма затекала все глубже и, не помня себя, девушка схватилась за его штаны, и попыталась притянуть его к себе. Слишком приятно. От собственных движений и реакций становилось стыдно, Эмма зарылась лицом в подушку, и была счастлива, что сейчас он не видел её смущенного, потерянного, красного лица.

Чуть вспотевший, Нейт медленно отстранился и лег рядом. Послышался звук застегивающейся ширинки.

— Ты меня любишь? — Вдруг Фастер подняла блестящие глаза на мужчину, и сжала в ладонях одеяло.

— Да, конечно. — Штайнер утомленно выдохнул, и равнодушно поднял брови. Часто слышал этот вопрос, и всякий раз ему удивлялся. Не понимал, зачем она спрашивает. Но, раз спрашивает — пусть. Он ответит. Что, неужели кивнуть так сложно?

Она придвинулась ближе, и зарылась носом в его руку. Молодой человек лежал на спине. Отдыхал.

Эмма вновь прикрыла глаза. Секс у них случался... со странной периодичностью, бывал примерно раз в неделю. Иногда... раз в пару недель, а иногда пару раз в неделю. Зависело от занятости, состояния и настроения Нейта. Бывало, он говорил «я устал, извини». А, бывало, как сегодня. Улыбался и гладил по голове.

Тяжелый взгляд фиалковых глаз без каких-либо эмоций был направлен в потолок. Аскетично покрашенный в белый, обыкновенный потолок с одним огромным, круглым плафоном в центре — люстрой. Его жизнь не имела взлетов, или падений. Она планомерно шла вперед, не больше и не меньше. Изо дня в день ничего не менялось.

Вроде как.

Болезнь слепой веры

Ей никогда не давали двадцать два. Обычно пятнадцать, или шестнадцать, а когда узнавали об её настоящем возрасте, долго смеялись. Со своей дистрофией Эмма сама походила на куклу, одежду для которых шила. Довольно хрупкая, бледная. С вечно болезненными, красными губами от постоянных закусываний, словно у нее температура, и сизыми синяками под глазами. Длинные, черные ресницы казались приклеенными, даже когда Фастер была ребенком. Однако, её внешностью отнюдь не восхищались.

От нее шарахались. Все время уточняли: «девушка, вам плохо? У вас упало давление? Вы чем-то болеете?». Она совсем не производила впечатление роковой красотки. А еще не производила впечатление здоровой, спортивной леди. Скорее уж... она походила на кого-то, кого заперли в подвале со старыми платьями лет на десять. И мало того, что она побледнела сама, так еще и впитала образ этих платьев. Человека, которого снесет ветром при любом сквозняке.

А еще школьницы, которая бесстыже прогуливала уроки. Возраст выдавала лишь морщинка меж бровями, и кривая, ироничная усмешка на подобные замечания.

Нейтан только смеялся, и говорил: «не обращай внимания». Однако, не отрицал посыла этих замечаний. Как-то странно пожимал плечами, а иногда даже шептал: «что есть — то есть».

Эмма никогда не спрашивала, нравилось ли это ему. Потому что чужая хрупкость, особенно нарочитая нравилась далеко не всем. Как и далеко не всем нравились девушки, лицом и фигурой напоминающие восьмиклассниц. А в тусклом освящении — кукол. Фарфоровых, словно из прошло века. Спрашивать такое… ей было просто страшно. Вдруг Нейт скажет то, что ей не хотелось бы слышать? Вдруг что-то вроде: «я принимаю тебя такой, какая ты есть».

Ведь слово «принимаю» очень далеко от слова «люблю». На самом деле.

На самом деле болезненная восьмиклассница рядом с высоким, спортивным, красивым… импозантным мужчиной смотрелась так себе, Фастер и сама это понимала. Но он был её. А она — его. Такая, какая есть. Его, и больше ничья. Только ему посвящались все мечты. Ему принадлежало маленькое, клокочущее сердце. Ради него она могла бы попытаться примерить какой угодно стиль. Выглядеть так, как он бы просил. Только… он не просил. Никогда.

Дни безответно, молчаливо сменяли друг друга, один за другим. Казалось, безо всяких изменений.

Белое небо стало привычным для этих краев. Как и периодические теплые дожди, которые ливнем опускались на город. Иногда. Чаще здесь просто было тепло и светло, правда без солнца. Эмме нравилась такая погода. Или же… она к ней привыкла. Сложно сказать.

Ноги подгибались без, хотя бы, небольшого отдыха, но она продолжала идти. Уже второй день по городу носило остатки конфетти, хотя теперь их стало заметно меньше. Многие втоптали в асфальт безжалостные ботинки. Затем… их сметали метла дворников, и из милых цветных бумажек они быстро превращались в дорожную грязь.

Когда кто-то кого-то топчет, оно быстро превращается в грязь.

Когда Фастер отходила от своего привычного маршрута, то делала это на свой страх и риск. Вдруг присесть будет негде? Постоянно она пыталась дойти до работы Нейта, и никогда не получалось. Не потому, что она была далеко, нет. Близко. Просто по дороге туда не было ни одной лавки. И вот, стиснув зубы, Эмма вновь попыталась попробовать дойти. Несмотря на боль в мышцах ног. Она раз за разом испытывала боль, и раз за разом надеялась на другой результат.

Вдруг однажды у нее получился.

Вдруг однажды, после многих попыток краха она, наконец, станет достаточно сильной, чтобы дойти. Нейт называл это самообманом. А она — упорством.

Сегодня зашла как никогда далеко. И сердце сжималось от радости. Даже если не будет сил идти назад, сядет у клумбы, и будет его ждать. С лучистым, победным лицом скажет, что у нее получилось. И получится снова, потому что она редко сдавалась.

Однако, подняв глаза, девушка резко остановилась. Встала как вкопанная посреди тротуара, сузила глаза, и нервно сглотнула.

Его не нужно будет ждать. Мужчина стоял у входа в светлое, четырехэтажное здание, в котором работал, прямо у белесых раздвижных дверей. Очевидно, улыбался. Что-то говорил девушке с короткой аккуратной стрижкой на каштановых волосах. Протянул ей кофе. Кофе? Должно быть, это было оно.

Эмма почувствовала, как тяжелый, внезапный страх сковывал все внутри. По спине поползли мурашки, а внутренние органы словно внезапно упали вниз, и в одночасье перестали функционировать. На лбу появился пот, а на губах нервная улыбка. Просто коллега, мало ли. Просто заказчица, беспокоиться не о чем.

Ко входу подъехало такси. Посинело в глазах, когда Нейт наклонился над лицом незнакомки, и… поцеловал её? Да? Нет? Показалось? Из-за машины почти ничего не видно. Только, как мужчина её приобнял. Открыл перед ней дверь, а следом сел сам. Фастер чувствовала, как дрожали губы. Тряслись, и становились влажными ресницы. Скорее всего, она что-то не так поняла. Быть может, это двоюродная сестра, которая нашлась, после стольких лет, и он поцеловал её в щеку. А, может, вообще не целовал, и ей просто показалось.