Трепет. (не) его девочка (СИ) - Маар Чарли

— Я даю ему деньги не ваши и не чьи-то, а свои. Думаю, что имею полное право распоряжаться своими финансами так, как посчитаю нужным, — тихо отвечаю и отворачиваюсь к окну. Пусть думает, что хочет. Это не его дело. Поскорей бы доехать до кладбища, чтобы прекратилась эта пытка общения с ним, которое в этот раз проходит слишком активно.

Отчим молчит почти минут, и я уже расслабляюсь, считая, что он отстал от меня и больше не станет задавать вопросов, как он вдруг произносит:

— Ты пытаешься сблизиться не с тем человеком. Твой отец — игрок. Он должен огромному количеству людей, которых я лично знаю. Рано или поздно то дерьмо, которое он творит, выльется на твою голову. Некоторые люди не заслуживают второго шанса. Ты не там ищешь тепло, Яна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Да что он знает о тепле? Сашке намного холоднее, чем мне. Для него тепло — это я. А для меня тепло — это он.

— А где я должна искать тепло, Рустам Довлатович? У вас? Так вы мне в настоящем тепле отказываете. И я сейчас не про деньги говорю.

Отчим не отвечает. Всю оставшуюся дорогу мы едем молча.

Я кладу на могилу букет хризантем, провожу ладонью по портрету мамы на памятнике и отступаю назад на несколько шагов. Так смотрит на меня. Будто действительно видит. Дала бы она мне знак, что есть где-то, что мы не просто мешки с костями и мясом, что существует… душа. Со дня ее смерти я все прошу и прошу маму присниться мне. Сказать, гордится ли она мной? Правильно ли я живу и поступаю? Но она не снится. И с каждым новым днем я в ужасе ловлю себя на мысли, что ее действительно больше нет. Что, если ее нигде нет? Моей мамы.

Чувствую движение за спиной, почти невесомое прикосновение к лопаткам. Вздрагиваю от тревожной волны, пробежавшей по телу. Отчим обходит меня и рассыпает на могиле рядом с моими хризантемами огромный букет ромашек. Окидываю взглядом его крупную фигуру. Он красивый. Совсем не выглядит на свой возраст. Наверное, странно так думать о нем, но я не раз сравнивала отчима с другими мужчинами под сорок, например, преподавателями в колледже, учителями. Все они сильно проигрывают ему в физической привлекательности. Мама раньше говорила, что мужчины с годами становятся только красивее. Я считала это глупостью, а теперь вот считаю иначе. Действительно существуют мужчины, которым к лицу зрелый возраст.

Отчим выпрямляется, и какое-то время стоит спиной ко мне, и молчит. Он смотрит на мамин портрет? О чем он сейчас думает? Все те месяцы, что она болела, все те ужасные дни, когда я плакала в больничной палате, а он сидел рядом, я ни разу не задалась вопросом: что он чувствовал? Он что-то чувствовал? Ему было больно? А сейчас он по ней скучает? Ведь они были женаты почти восемь лет.

— Вы любили ее? — выпаливаю неожиданно для себя самой, и тут же прикусываю губу. Зачем я это спросила?

Отчим не поворачивается, лишь спина слегка напрягается после моего вопроса, на который он не отвечает. Даже не знаю, радоваться его молчанию или нет? Вдруг он ответил бы, что не любил. Могла бы я ему простить это? И если на самом деле не любил, то чего со мной в няньку играть пытается? Забыл бы уже давно и жил, как угодно.

— Почему вы развелись? — если уж начала, то спрошу сразу обо всем, что мучает. Не ответит — ну и черт с ним! Не буду ему тоже больше отвечать ни на какие его дурацкие вопросы о моей жизни.

На этот раз отчим вздыхает и медленно оборачивается.

— Пока рано тебе знать ответ. Будь здесь. Я сейчас вернусь.

Он берет небольшой пакет, который поставил рядом с оградкой, когда мы только подошли, и уходит. Я смотрю ему вслед, поджав губы. Он считает меня совсем маленькой? Что значит «мне рано знать ответ»? По его мнению, я не способна переварить правду? И куда он все время уходит?

Я вдруг понимаю, что ничего о жизни отчима до того, как он начал жить с нами, не знаю. Да и сейчас, что я о нем знаю? Только то, что он состоятельный человек, успешный бизнесмен, обитает в «высших» слоях общества. И это все. Отчим никогда не рассказывал ничего о себе, о том, была ли у него семья раньше, как прошло его детство. Да и я сама не расспрашивала. Наверное, мне нравилась иллюзия, что его настоящая «жизнь» началась с того момента, как он встретил маму и меня. А сейчас эта иллюзия необратимо рушится. Человек, которого я считала отцом, совершенно незнакомый мне человек…

Всю обратную дорогу, я ловлю на себе хмурый взгляд отчима. Не надо было просить подвезти меня на работу. Надо было сказать, что я еду домой, а оттуда вызвать такси. Раскошелилась бы разок, ничего страшного. А теперь приходится терпеть напряжение, исходящее от него. Да какое ему вообще дело, сколько я работаю? Ну взяла я дополнительную смену, значит, так надо. На самом деле, я хочу просто еще раз увидеться с Сашкой в этом месяце. Одного раза мне стало недостаточно.

Смотрю на коробку с айфоном. Она все еще лежит на панели передо мной. Может, стоит его взять, а потом продать? Он же больших денег стоит. А айфон вообще можно продать?

— В компании моего друга появилась вакантная должность. Я могу рекомендовать на это место тебя. Раз уж тебе так хочется работать, то разумнее делать это в более комфортных условиях, Яна.

На миг позволяю себе обдумать его предложение. Работа официантки меня не пугает, не вызывает отвращения, и я не считаю, что она меня как-то унижает, но вот то, что она отнимает много сил, это факт. Когда заведение переполнено, к концу своей смены я ног не чувствую, настолько устаю. Но если я сейчас сдамся: соглашусь на работу, возьму айфон, то я, получается, признаю свой проигрыш. Признаю, что самостоятельность и независимость не для меня, что сама я не справляюсь. А еще, я буду чувствовать себя обязанной ему. Человеку, который не хочет быть моим отцом. Чужому, выходит, человеку?

— Большое спасибо, Рустам Довлатович. Но я сама. Мне не нужна помощь, — хриплю, глядя на него.

Челюсть отчима напрягается, а взгляд темнеет, становится жестким и тяжелым.

— Упрямая девчонка. И в кого ты такая…

— Наверное, в вас, — произношу, не подумав, за что получаю еще более тяжелый взгляд от мужчины.

— Ты…

— … вам не дочь, — заканчиваю фразу за отчима, потому что не хочу снова это от него слышать. — Уже в курсе, Рустам Довлатович. Напоминать не надо.

Машина останавливается рядом с кафе, и, не дожидаясь больше никаких слов от отчима, я открываю дверь, буркаю «до свидания» и выскакиваю, оставив коробку с айфоном лежать на панели. Иду к зданию, не оборачиваясь. Знаю, что он не уезжает, что смотрит мне вслед. Чувствую затылком.

— Яна, — окликает меня, когда я уже взбегаю на крыльцо. Я делаю медленный вдох и выдох, прикрываю глаза, пытаясь справиться с жжением в груди, и все-таки смотрю в его сторону. Он вышел из машины. Стоит, засунув руки в карманы брюк. — Мы развелись, потому что разлюбили друг друга.

Из легких вышибает весь воздух. Он ответил. Они разлюбили друг друга. Поэтому мама не оплакивала развод, не горевала по нему. Она просто его уже не любила. Как и он ее. На языке вертится вопрос «Вы полюбили другую?» Не знаю, почему мне хочется это знать. Очень хочется. Ощущаю, как горло сдавливает от слов, что норовят вырваться наружу.

— Спасибо, что сказали, — еле шевелю губами. — Было… что-то еще?

Отчим молчит, буравя меня своими темными глазами, потом снова садится в машину, и когда его крупная фигура почти скрывается в салоне автомобиля, отвечает:

— Было, Яна.

3 глава

Сердце грохочет как сумасшедшее. Зайдя в кафе, я прижимаю руку к груди, ощущая, как удары отзываются в ладони. "Было, Яна". Значит, все-таки было что-то еще. Значит, дело не только в том, что любви между ними пришел конец. Но, видимо, узнать всю правду до конца мне не удастся. Судя по взгляду, которым окинул меня отчим перед тем, как уехать, говорить мне ее он не собирается. Очевидно, дело в какой-то женщине… И если это действительно так, то меня почему-то волнует, а какая это женщина? Она лучше мамы? Красивее? Добрее? Она его любит? Это из-за нее он больше не хочет, чтобы я звала его отцом?