Ставка на невинность (СИ) - Кей Саша

Я с отвращением смотрю на экран. Надо добавить этот номер в черный список.

– Ну давай, расскажи, как ты снимаешь свои розовые трусики…

Ах ты боже ж ты мой! Так это Бергман в остроумии упражняется. Где он там секс по телефону услышал? Ну, что ж. Не люблю разочаровывать людей. С придыханием начинаю:

– Я медленно, нежными движениями натягиваю латекс… ные перчатки, чтобы ухватить вас за… Проклятье, я же не уролог! Надо переучиваться, – наигранно сокрушаюсь я и рявкаю: – Что вам нужно? Беспокоят вставные зубы? Это не ко мне: я могу выбить или удалить, вставлять – не мой профиль.

– Без мамы моей ты совсем дерзкая, да? Ты хоть в курсе, что лечит уролог? Или этого в романсах не было?

– Я закончила мед и прекрасно знакома с анатомией. Если у вас проблемы по этой линии, я с удовольствием передам контакты знакомого врача вашей маме. Еще вопросы?

– Это у меня вопрос: что тебе от меня нужно, моль? Решила зайти с другой стороны? Я тебя раскусил Яна! Как там? Левина?

Ну надо же! И имя даже запомнил.

– Если еще есть, чем кусать, тогда можете записаться ко мне на прием через администратора, – холодно отвечаю я.

– Совсем гордость потеряла? – усмехается Герман. – На все готова, лишь бы встретиться?

– Кажется, это не я вам позвонила, а вы мне. Не понимаю сути претензий.

– Ну разумеется… И перчатки ты у мамы оставила тоже нечаянно? Вовсе не для того, чтобы мне пришлось их тебе везти?

Так вот они где!

Ах, ты шельма Роза Моисеевна!

Я все утро их искала, думала, что выронила из кармана. Я – известная растеряша, и перчатки кладу только в пальто. И не спохватилась вчера, лишь потому что довезли на машине.

Значит, ушлая бабусенция стянула перчатки.

– Ну сработало же, – елейно отвечаю я, задавив в себе желание напомнить мужику, что существует доставка. – И что? Привезете? Я в благодарность прочитаю вам стихи любимого поэта…

В трубке раздается кашель.

Это он еще не знает, что мой любимый поэт – наш городской современник Федул Жадный. А любимый стих: «Всю ночь дрочил, отнялся средний палец, мне тридцать лет, а я – пиздострадалец».

Да, мама всегда говорила, что я не романтичная…

– В качестве благодарности я бы хотел тебя никогда больше не слышать.

– Нет проблем, Герман. Вы меня можете даже не видеть! – искренне радуюсь я. – Если уж моя шкурка при вас, вы можете просто завезти ее на ресепшн в мою клинику. Мне передадут.

– Прекрасно. Если и ты и дальше не будешь маячить у меня перед глазами, я, так и быть, к новому году подарю тебе томик Чехова, чтоб ты и прозу осиляла. Пение – определенно не твое, подозреваю, что и декламация стихов – тоже.

Дверь в кабинет открывается, и в проеме появляется наша блаженная администратор Таня:

– Яна Михайловна, к вам пациент по записи…

Перебивая Таню, раздается сочный баритон:

– Солнышко, ты меня ждала?

Это один из любимейших клиентов и близкий друг – Демид Артемьев. С зубами у него все хорошо, ко мне он таскается на чистку раз в год, ибо жуткий курильщик.

– Что это у тебя за кот Базилио? – сварливо уточняет Герман в трубке.

Нихрена не слепой Демид шарит по мне довольным взглядом завзятого бабника.

– Ты так заводишь меня в этой форме…

Таня, стыдливо пискнув, исчезает за дверью. Ничего, Артемьев по девчонке тоже пройдется. Редкая дева не падает к нему в объятья.

– Что там у тебя происходит? – ерепенится Бергман.

– Ну мы с вами договорились, да? – быстренько подтверждаю я в трубку. – Оставите у администратора. Заранее спасибо за доставку! Я высоко ценю ваш сервис!

И не дав Гере ничего сказать, я сбрасываю звонок.

– Бессовестный! Зачем смутил нашу Таню? Она и так не от мира сего!

Демид, усевшийся в кресло, мурлыкает:

– Не могу устоять, у нее так мордочка покраснела, а ведь я даже не успел ей комплимент отвесить.

Чуть не заржала. Демидовские комплименты – это отдельный вид искусства. Один раз выслушаешь, и как будто тебя поимели.

– Ладно, открывай рот, Дон Жуан, – натягиваю я маску.

Спустя тридцать минут, вставив Артемьеву капу с фторолаком, в основном, чтоб его заткнуть, ибо у меня от хохота уже руки трясутся, я выползаю из кабинета, отдать запись на ресепшн, чтобы все внесли в систему, и вижу, что Таня шарится по полу.

– Чего ты?

– Ой, Яна Михайловна! У макета зуб открутился…

Бедный Йорик. Так мы звали черепушку – наглядный материал. У него зубы навинчивающиеся, и каждый раз, когда приводят ребенка, мы потом эти зубы по всей приемной собираем.

Крякнув от неприятных ощущений в ушибленной заднице, я принимаю неблагородную позу страуса и пытаюсь разглядеть беглеца.

Ни хрена не вижу. Зато чувствую холодок сквозняка из открывшейся входной двери.

– А тут ничего так, миленько! Красиво даже!

Ну разумеется! Когда ж еще прийти Бергману, как не когда я стою раком!

В целом, в мешковатой бледно-зеленой робе, шапочке и маске на всю мордень я должна выглядеть ничуть не хуже своего вчерашнего маскарада. Может, он меня даже не узнает.

Выпрямляюсь и опять ловлю взгляд на своей заднице. В этот раз не удивленный, а вполне заинтересованный.

– Мне нужно оставить для Левиной, – он кладет перчатки на стойку, все еще пялясь туда, где недавно натягивалась ткань. Кобель.

Я уже хочу вернуться в кабинет, как меня сдает дурная Таня.

– Так вот же, Яна Михайловна, – она выныривает из-под стола и тычет в меня пальцем.

И в кого она у нас такая тупенькая?

Лицо Германа меняется. Он прищуривается на меня, словно подозревает, будто в позе "зю" я стояла с момента его звонка и в ожидании его появления. Так сказать, чтобы красануться по полной.

Но он не успевает ничего сказать, потому что Артемьеву надоедает сидеть с капой, и он стучит по подлокотнику и издает дикое мычание.

Метнувшись к нему, я вытаскиваю штуковину, а он строит мне рожу и стискивает в объятьях.

– Это что такое? – заглядывает наглая Бергманская рожа в кабинет, куда его не приглашали.

Демидов и отвечает:

– Янка не любит, когда я слишком рано достаю изо рта. Потом много приходится сплевывать.

Занавес.

Глава 5. На грани разоблачения

– И чего ты ржешь, как молодая кобылица?

– Плакать мне, что ли? – гогочет в трубку Алка. – Вот скажи, зачем ты продолжаешь этот спектакль? Уже же можно прекратить…

– Не знаю, – признаюсь я. – Бесит меня Герман. Он ведется на эту хрень, и меня надирает продолжать.

– Не думаешь, что, когда до него дойдет, что ты его стебешь, он ответит тебе симметрично?

– Ну он уже взрослый мужик…

– Ага, а ведет себя как второклассник, только что за косички не дергает, – хихикает стервоза, по ошибке являющаяся моей лучшей подругой.

– Сдается мне, портфелем по голове он меня треснуть не прочь, – вынуждена признать я.

– Ну и чего? Артемьев сразил Геру на повал?

– Устоял родимый, но я думала, он спалит меня своим взглядом до угольков. Тоже мне, полиция нравов! Я у мамки спросила, как так вышло, что она мне такого подсунула. Прикинь, она честно ответила, что ее как женщину бесит, что Гера с молоденькими крутит и наслаждается холостяковской жизнью.

– К тебе она пристает по этой же причине? Ей не нравится, что ты жизни радуешься без чужих носков и крошек на диване?

– Внуков хочет, – вздыхаю я тяжело. – Мама так-то согласна и на внебрачных, но она ж не знает, что я в активном поиске пятидесяти процентов генофонда…

– Точнее, она не знает, что ты предпочитаешь активные тренировки, – язвит подруженька.

– Что поделать? Пока пеленки меня не вдохновляют. Знаю-знаю: забеременею, гормоны скакнут и какашки станут желанным явлением, но пока-то я нормальный человек!

– Ты это, не увиливай. Чего Гера-то? Неужто не нашел, что сказать?

– Нашел. Как не найти? – вспоминаю я. – Ой, ты не представляешь, что я ему ляпнула…