Провожая солнце (СИ) - Слиборская София
— Вот, держи, — протянув девочке стакан, я устроился рядом, а потом, подождав, когда она несного придёт в себя, спросил:-Как тебя зовут хоть? Каролина или всё-таки Кристина?
На секунду мне показалось, что она готова была рассмеяться, но вовремя взяла себя в руки и продолжила сидеть со своим невозмутимым выражением лица.
— Наташа. Меня зовут Наташа, — девочка немного отпила и поморщилась, наверное вода была слишком холодной. — С чего ты вообще решил, что я Кристина, или, не дай бог, Каролина?
Отвечать ей не хотелось, как и в принципе разговаривать. Единственное, чего я хотел в тот момент, это вырвать себе язык с корнем, чтобы больше не позориться. «Да что ж со мной такое! Я же много раз говорил даже более глупые вещи и оказывался в невероятно неловких ситуациях, почему именно сейчас мне так стыдно, как не было никогда до?», — не понимал я, и чем больше я пытался себя успокоить, тем больше нервничал. Незнакомый мне до сих пор страх не понравиться девушке неожиданно пришёл в мою жизнь и сразил меня наповал. И почему вообще мне было так страшно, что новенькая — странная молчаливая девочка — посчитает меня недостаточно умным, интересным или хорошим? Впервые в жизни я волновался о том, какое же впечатление я произведу на девочку, понравлюсь ли ей, захочет ли она со мной общаться дальше.
— Ты чего? — Наташа наклонилась и удивлённо посмотрела мне в глаза. — Ты весь покраснел, тебе тоже жарко? На, выпей воды, я всё равно больше не хочу.
Она протянула свой стакан и мне не оставалось ничего, кроме как взять его, а потом, не прокашлявшись, хрипяще-писклявым голоском проборомотать «Спасибо».
— Тебя-то как зовут, Кристин или Каролин? — дразня меня спросила девочка, но увидев, что я покраснел ещё сильнее, всё же одумалась:-Ладно, прости, я так больше не буду. Так как тебя зовут?
— Андрей, — коротко ответил я, боясь снова ляпнуть что-то лишнее и опозориться, а потом, подумав, что мой ответ уж слишком сухой, добавил:-Цветаев Андрей, учусь в десятом «А», приятно познакомиться.
— Ага, взаимно. Вот только класс не обязательно было говорить, мы же из одного, даже на линейке вместе стояли…
Пытаясь прогнать мысли о нашем первом разговоре с Наташей из своей головы я несколько раз нервно перевернулся под колючим коричневым пледом, вот только это мало помогло. Вспоминать события того дня сейчас было особенно больно. Сколько времени прошло с нашего с ней знакомства? Года четыре так точно. Тогда я был совсем юным и наивным, я даже не мог понять, что со мной происходило каждый раз, когда я оставался с ней наедине и почему я начинал вести себя глупо, говорить непонятные вещи и постоянно смущаться, стоило Наташе посмотреть на меня. Она была доказательством существования любви с первого взгляда, вот только я в свои пятнадцать не сразу понял, что это любовь, и очень долго пытался списать всё на то что «она просто выглядит необычно, вот и привлекает моё внимание», потеряв так много драгоценного времени и лишившись стольких возможностей узнать её получше. Ведь если бы я знал, чего она хочет на самом деле, возможно сейчас она была бы рядом, и, сидя на краю дивана в своей рубашке с черепами, пела бы колыбельную. А может нет..? В голове тут же всплыл образ Наташи из сегодняшней телепередачи. Изменилась бы она так, если бы осталась со мной? Стала бы носить белые платья, краситься в рыжий и укладывать волосы вместо того чтобы выглядеть как юная бунтарка? От мыслей об этом у меня лишь разболелась голова, видимо, мой мозг мог принять всё, но не то что моя любимая эмо-девочка так сильно изменилась и стала такой же как все те, кого она недолюбливала. Ведь чем теперь она отличалась от модницы Иры и её подружки Сони, которые постоянно дразнили Наташу за её стиль? То, что я больше всего уважал в Наташе — её способность к самовыражению, то, как несмотря ни на что, она оставалась собой, пусть это и выглядело смешно для других, её никогда не волновало чужое мнение, и если все девочки бились в слезах, стоило Ире сказать, что те выглядят нелепо, Наташа лишь пожимала плечами, поправляла чёлку и продолжала заниматься своими делами как ни в чём не бывало.
Осталось ли от той Наташи, которую я так сильно любил, хоть что-то, кроме имени? Если поменялись её взгляды на жизнь, значит ли это, что она теперь другой человек, которого я совсем не знаю? Неужели теперь моя Наташа для меня просто Пронович Наталья, хормейстер, дирижирующий народному хору в оперном театре и не больше? Нет, этого просто не может быть. Она ведь тоже любила меня, а любовь не может просто взять и умереть, перестать пылать, словно костёр в сердце, превратившись в чёрную золу. Меня всего трясло, но не от холода, а от тихого ужаса, зародившегося в моём сердце, и распространившегося, словно вирус, по каждой клеточке моего тела, пробравшись даже в самые далёкие уголки моей души, где хранились воспоминания о нас с Наташей. Ужас этот не был похож на простое чувство страха, которое охватывает нас, когда нам кажется, что мы не в безопасности, а больше походил на монстра, паразита, поселившегося внутри меня и медленно пожирающего мои внутренности, мои воспоминания, мои чувства. И где бы он не появлялся, это место начинало болеть в миллионы раз сильнее, будь то простое воспоминание, пережитая мною эмоция или чувство. Даже самые светлые моменты превращались в кошмар под его влиянием, а попытки ни о чём не думать вызывали новый, ни с чем не сравнимый приступ боли, которую я ощущал почти физически. Словно змей искуситель, предлагающий Еве отведать запретный плод, Ужас внутри меня шептал мне что-то неразборчивое, но от этого не менее страшное. Кажется, он говорил о том, что Наташи, какой я её знал, больше нет и никогда не будет.
Резко вскочив на ноги я отбросил в сторону колючий коричневый плед. Нет, я не могу просто лежать, позволяя Ужасу получать контроль над моим телом, я должен что-то сделать, вот только что..? Мой взгляд упал на мирно сопящую на диване Алису и я немного успокоился — с сестрой всё в порядке, а значит, всё не так уж и плохо, может быть даже хорошо. Нет, хорошо это все-таки громко сказано, и, несмотря на то, что сестрёнка рядом со мной, мне всё же не хватало другого, родного и близкого мне человека, ставшего почти частью меня. Мне не нужна была звезда из оперного театра, такая нарядная и идеальная, мне нужна была Наташа, моя Наташа, которая пела мне, пока я засыпал, сидя на кровати в своей рубашке с черепами, плела браслеты из верёвочек, собирала крышки от бутылок и банки из-под энергетиков, клеила на стены постеры рок-групп, прогуливала математику, прячась ото всех на крыше школы и начинала дирижировать каждый раз, когда кто-то включал музыку. Такая неидеальная, и в этом прекрасная, моя Наташа не была похожа ни на кого из тех, кого я знал: хрупкая, но гордая, робкая, но от этого не менее очаровательная моя Наташа, которая часто засыпала у меня на плече посреди урока, постоянно забывала тетради, одалживала у меня ручки, а потом теряла их — именно она была самым прекрасным, самым любимым и самым дорогим для меня человеком.
Опираясь о стены и пошатываясь я вышел на кухню. Простенькая, незамысловатая дешевая квартирка, доставшаяся нам с Алисой от бабушки, в темноте выглядела совсем незнакомо. Шаг за шагом я медленно двигался вдоль стены в попытке нащупать выключатель. Я боялся не темноты, а того, что может меня поджидать в этой самой темноте, что-то такое, о чём я даже не догадываюсь. Любое движение, будь то моя же тень или ветер, проникший через незаклеенные щели в деревянных окнах, заставляло меня трястись от страха. Как люди боятся всего неизвестного, так и я, не зная, что может таиться в самых тёмных уголках комнаты, каждый раз как в первый замирал в ужасе лишь от одной мысли о том, что же скрывает темнота.
А за окном лил дождь. Сотни, нет, тысячи больших, холодных капель летели с неба, а после, разбившись о стекло медленно сползали вниз, оставив всякую надежду когда-либо вновь вернуться обратно. Но они ведь вернутся. Не через день, не через два, но рано или поздно солнце высушит их своими лучами, и некогда отчаявшиеся и разбитые капли воды вознесутся, словно ангелы, на небо, чтобы снова упасть. Как восходит каждое утро солнце, как расцветает по весне кажется умерший цветок, так и дождь, что так отчаянно стучал мне в окна, когда-то снова станет облаком, которое так же как и сегодня окрасит в розовый цвет алый закат. А потом снова пойдёт дождь. Если природа так стремится к цикличности, почему не могу хотеть этого же и я? Вернуться к тому моменту, когда я был счастлив, а если это невозможно, как невозможно солнцу вернуть прошлый закат, то хотя бы попытаться воссоздать то время, повторить тот момент, пусть и не в идеале. Ведь каждый закат прекрасен, а потому и неповторим.
