Ульяна Соболева - Черные Вороны. Лабиринт
Командировки, дела, поездки, очередные сделки… и стаканы с виски, которые разбивались о стены его кабинета. Я знала, что ему больно, только мне было безразлично. Потому что это он во всем виноват. Он! Какого черта он вообще появился в нашей жизни? Не прощу ему этого никогда. Раньше у меня было все… раньше я умела улыбаться. По-настоящему… потому что у меня была мама, потому что раньше я была обычным ребенком. Зачем он вернулся? Мы прожили бы без него. А он появился и покромсал все, что было важным. Разрушил одним движением. Лишил меня всего, позволил покалечить и надругаться, превратил в жалкую оболочку, которой хотелось сдохнуть, вскрыть вены, наглотаться таблеток — что угодно, лишь бы унять боль. Не кормить ее больше своими слезами, ночными кошмарами и истериками, от которых колотило все тело. Я так устала, устала терзать себя вопросами, на которые никто и никогда не сможет мне ответить. Почему? Почему они убили ее? Лучше бы это он подох тогда, истекая кровью… лучше бы он! Почему сделали это со мной? Я ведь ни в чем не виновата…
И опять я словно чувствую этот мерзкий запах алкоголя. Ублюдки, которые хлестали его прямо из горла, передавая друг другу бутылку. Их дыхание провонялось водкой, она лилась мне в горло, обжигая его и вызывая приступ кашля. Только его не слышно из-за их издевательского смеха, грязных шуток и треска моей одежды.
От мыслей и воспоминаний дышать становилось труднее, в носу защипало, а на глаза накатились слезы — всегда так… Сколько бы лет не прошло, я уверена, что никогда не станет иначе.
Танька подошла совсем близко и смотрела на меня с едва скрываемым недоумением.
— Карина, ну ты чего? Что с тобой происходит? Генка же просто пошутил…
– Да знаю я все… просто ненавижу, когда ко мне подкрадываются…
Я избегала ее взгляда. Мне казалось, что когда она посмотрит мне в глаза — сразу все поймет. Увидит этот дикий страх, который я испытывала, когда ко мне подходили слишком близко. Я ненавидело его, ненавидела за то, что в такие моменты не могла с ним справиться. Генка ведь и правда не сделал ничего плохого. Просто подошел сзади и закрыл руками мои глаза — обычная игра под названием "угадай, кто". Только он представить себе не мог, что я почувствовала в этот момент. Во рту моментально пресохло, уши заложило от тяжелого шума, тело как будто онемело и перед глазами все поплыло… Я испугалась так сильно, что в первые несколько секунд не могла даже пошевелиться — руки и ноги стали ватными, а к горлу подкатила тошнота.
Боже, какая же я слабачка. Всю жизнь буду такой — содрогаться от любого шороха и вести себя как психопатка, если ко мне кто-то приблизится. Обида вперемешку со злостью стали вдруг настолько сильными, что я, собрав все силы, резко повернулась и ударила его между ног.
“Вот так, тварь, получи! Я не боюсь больше! Не боюсь! Не сломаешь!” — каждое слово — как очередная волна, которая захлестывала меня, заставляя бороться, давая возможность вынырнуть на поверхность, а потом накрывала головой, относя все дальше — на глубину.
Его крики заставили меня содрогнуться — такое чувство, что просыпаешься от глубокой дремы, преодолевая состояния между сном и реальностью. Только его вопли не вызвали во мне никакой жалости — пусть орет, обзывает, воет от боли — мне все равно. Мне это было нужно — почувствовать, что я могу за себя постоять. Что больше ни один урод в мире не сможет сделать мне больно.
— Карина… ну все, проехали! — подруга пыталась сменить тему и разрядить обстановку. Именно поэтому мы и подружились — ни одна из нас не задавала лишних вопросов и не лезла в душу… — Ты сегодня вечером сможешь вырваться?
— А что сегодня?
— Да ты что!!! У Ефимова предки свалили, он устраивает мега-крутую вечеринку… Ты не можешь это пропустить.
Я слушала ее и… завидовала. Да, я завидовала тому, с каким искренним восхищением она говорила об очередной гулянке. Завидовала, потому что это, черт возьми, нормально, в 15 лет визжать от предчувствия такого праздника. Где все мои сверстники общаются, веселятся, девочки шушукаются с подружками и обсуждают очередного красавчика. А мне нужно делать вид, что я такая же. Так легче… и мне, и им. Чтоб не нарваться на очередную порцию жалости и сочувствия….
– Ничего себе! И с каких это пор Ефимов перестал бояться своего грозного папашу?
– Каринаааа, наверное ему надоело плакать в углу от того, как все его называют… — Танька заливисто засмеялась, так искренне, что даже мне захотелось улыбнуться.
– А как его называют?
– Ты что реально не знаешь? — она продолжала хихикать, оглядываясь по сторонам, и тогда прислонилась к моему уху, — его называют “Да, мой господин!”
Теперь засмеялась я, вспоминая, как каждый раз, когда Ефимов заходил в класс, парни подрывались с места, приседая в реверансе и снимая с головы воображаемую шляпу, чтобы поприветствовать нашего заучку словами “Да, мой господин”. Он настолько боялся своего отца, что даже один его вид заставлял Ефимова бледнеть, краснеть, зеленеть — и все это то по очереди, то одновременно. Слабаков никто не любит. Их даже не жалеют — потому что они не способны вызвать уважение. И, видимо, пришел момент, когда папенькин мальчик решил доказать, что он повзрослел, не подозревая, что дает всем шакалам, которые его окружают, очередной повод для злорадных шуток.
– Вы ненормальные… Но да, такое зрелище я пропустить не могу пропустить. Ты только это… возьми с собой валидол, нашатырь, или что там еще нужно — будем Ефимова в сознание приводить после того, как вся наша арава завалится в его элитный особняк.
– Ты не волнуйся, Каринка, он будет за нами с веничком и тряпочкой бегать….
– Нет-нет, Танька, придется позвонить тете Фаине, одолжить у нее дефибриллятор….
– Если твоя тетя Фаина узнает, где ты зависаешь по вечерам вместо библиотеки — дефибриллятор понадобится ей…
Мы подшучивали друг над другом и сами не заметили, как подошли к школьным воротам, за которыми всегда стояли самые шикарные тачки, которые только можно было представить. Водители ожидали, протирая мерседесы и бентли своих хозяев чистенькими тряпочками, чтоб ни одно пятно не омрачало идеально отполированную поверхность.
Я села на заднее сидение и, встретившись взглядом с водителем, сказала:
– Ну что, поехали?
Леша — хороший парень, молчаливый, он присматривал за мной, но никогда не говорил ничего лишнего. Не знаю, почему — то ли понимал меня в чем-то, то ли не привык вмешиваться, а может, решил насобирать козырей на будущее — но ни одна моя тайная “вылазка” из дома пока не раскрылась.
– Домой?
– Конечно, домой, Леша. Куда еще может ехать хорошая послушная девочка после окончания уроков… — я отвернулась к окну, дав понять, что разговор на этом окончен. Набрала номер Дарины. Как хорошо, что в этом пустом мертвом особняке, который мне еще пару лет придется считать своим домом, есть она. Родной человек на всем свете. Наверное, нам нужно кого-то любить, чтобы чувствовать, что внутри осталось что-то живое. А Дарина — простая, открытая, искренняя… я тянулась к ней и она понимала меня с полуслова, она и была той, которая помогала мне держаться.
