Адам Торп - Затаив дыхание
— А вы, мистер Миддлтон, чем занимаетесь?
— Я композитор.
Врач оживился:
— Вот как? И что вы сочиняете? Надеюсь, не поп-музыку?
— Нет. Современную. С разнообразными скрипами и скрежетом.
— Очень интересно! Я большой поклонник Берио [51]. А вы как к нему относитесь?
У Джека возникло странное чувство, что эскулап обставил его по всем статьям: сначала поковырялся во внутренностях его жены, а теперь как бы между прочим сообщает, что он — знаток Берио.
Джек неторопливо кивнул и произнес:
— Весьма хорош.
— Других в Италии просто нет. Раньше я думал, что Лигети [52]тоже итальянец, но он, оказывается, румын.
Такой возможности поставить собеседника на место Джек упустить не мог.
— Венгр, — сказал он и, терпеливо вздохнув, добавил: — Формально, по месту рождения.
К его разочарованию, врач признал свою оплошность лишь едва заметным кивком головы.
— Не пойму, отчего иссяк музыкальный источник в нашей любимой Италии. Были же там и Верди, и Пуччини. Я сам играю на трубчатых колокольчиках.
Милли прикрыла лицо руками, хотя плакать не плакала.
— Не знаю, как жить дальше, — вполголоса сказала она, ни к кому не обращаясь. — Мне не на что надеяться.
Из клиники они вышли рука об руку, провожаемые взглядами смуглых мужчин в солнечных очках с зеркальными стеклами; в центре этой группы стояла женщина в чадре, скрывавшей ее лицо. За плечами у Джека висел рюкзачок с вещами Милли. На стадионе «Лордз» раздались аплодисменты. Мать с новорожденным в переносной люльке усаживалась в серебристо-черную «ауди» с откинутым верхом. Позади кабриолета урчал на нейтралке «ягуар»; из него, весело хохоча, не без труда вылезла беременная, на сносях, пассажирка.
— Пойду, посмотрю крикет, — неожиданно заявила Милли.
— Да? Не лучше ли поехать прямо домой?
— Хочется чего-то нормального.
— Не уверен, что крикет вполне нормален, — заметил Джек, — но, коли мы оба свободны…
— Разве? А что ты наметил бы на тот день, когда я вышла бы из роддома?
— Я же сказал, мы оба свободны.
Наблюдая за матчем, Джек размышлял о том, где именно он совершил ошибку. Его преследовало чувство, что над их жизнью теперь нависла зловещая тень. Некое проклятие. Так на рентгеновском снимке темнеет силуэт опухоли. В давние времена — или если бы они были американцами — они молили бы Бога об укреплении духа и о прощении. О прощении? За что? За чрезмерную беспечность, вот за что. Невеликий грех.
Вы приезжал, как сумасшедший человек. Но это же неправда.
Он понимал, почему Милли не хочет возвращаться домой. Дело не только в том, что дом насквозь пропах краской (строители, сантехники и электрики теперь превратились в маляров и дизайнеров), главное — там нет того, что должно было быть. Нет Макса. Нет его в той комнате, которая была отведена под детскую. Они с Милли заранее договорились, что если имена Макс или Пиппа почему-либо не подойдут, через несколько дней их можно будет поменять. Имя должно соответствовать ребенку. Теперь ребенка не стало, имя превратилось в фантом, в каллиграфическую надпись на маленькой пластмассовой урне с пеплом, который они когда-нибудь потом рассеют по вересковому лугу Хита или по угодьям Уодхэмптон-Холла. Впрочем, окончательно они еще ничего не решили. Урна стояла в глубине шкафа, завешанная платьями Милли. Джек порой открывал шкаф, брал урну в руки и смотрел на содержимое. Пепел в точности такой, как зола, которую садовник Грэм разбрасывает вокруг розовых кустов, слив и персиковых деревьев в оранжерее Холла. Пепел не был просеян, в нем попадались твердые кусочки. Крохотные обломки костей.
Они следили за ходом матча. Игра успокаивала, вызывала дрему. Солнце грело деревянные сиденья; на фоне синего неба вид ярко-зеленого поля, деревьев и одетых в белое игроков действовал умиротворяюще. Висевший в воздухе чуть слышный запах льняного масла, смешанный с ароматом шоколадного кекса и нагретой солнцем травы навевал забытье. Шел практически первый матч сезона, играли команды известного крикетного клуба МСС. Зрителей было не очень много, и лишь небольшая группка в широкополых соломенных шляпах, сидевшая в дальнем конце той же трибуны, бурно выражала свои чувства — явно под влиянием выпитого пива.
Et in Arcadia Ego [53], мелькнула тоскливая мысль. Давным-давно, в Хейсе он пошел со старшим братом Денни на крикетный матч. Была суббота, солнце светило вовсю, из стоявшего между ним и Денни транзистора несся голос Сэнди Шоу [54]… Внезапно музыку прервал экстренный выпуск последних известий: только что убили Бобби Кеннеди, сообщил диктор. Сколько же тогда ему было лет? Шесть? Семь? Он помнит все, как будто это случилось на прошлой неделе. Денни, длинноволосый парень на целых десять лет старше Джека (именно поэтому родители всегда казались Джеку старше родителей его сверстников), вдруг, к великому изумлению младшего братишки, разрыдался. Лишь недавно Джека осенило: наверно, брат оплакивал не гибель Бобби Кеннеди, а слепоту матери в результате несчастного случая; заводская авария произошла примерно за год до их похода на крикетный матч.
Порой Джеку казалось, что в своем творчестве он пытается определенным образом зафиксировать ту минуту, собрав все ее разнородные элементы в единое взаимосвязанное целое.
— Ты как, ничего? — сжимая Милли руку, спросил он.
Она высвободила руку, положила себе на колени и сказала:
— Конечно, нет. Поверить не могу, что такая нелепая случайность может разрушить всю жизнь.
— Вообще-то люди время от времени даже погибают, — неуверенно пробормотал Джек.
Хотя на дворе был июнь, солнце изрядно напекло ему голову.
Милли удивленно посмотрела на него:
— Господи, ты, случайно, не забыл? Тут тоже кто-то погиб.
Расстроенный собственной бестактностью, Джек замолчал.
Игра на площадке тем временем продолжалась, и негромкие щелчки — удары битой по мячу, — ропот и всплески аплодисментов переплетались у него в голове, сливаясь в некие музыкальные фразы. Он забыл темные очки, приходилось постоянно щуриться, и у него уже ныли щеки.
В конце концов, оторвавшись от ткавшегося у него в мозгу музыкального полотна, он сказал:
— Я где-то читал, что беременность — дело случая, чистая лотерея. Главное, что у нас есть хоть какой-то шанс. А если нам повезет, все вернется в свою колею.
Но — выше головы не прыгнешь; ему стало ясно, что достучаться до Милли он не в силах. Вместе с болельщиками она похлопала после «четверки» [55]бэтсмена, потом едва заметно пожала плечами. Вот и весь ответ.
